6. «Стой, стрелять буду!»

Разбудил меня звук работающей траповой лебедки. Встав, я открыл иллюминатор и выглянул. К трапу подходил катер. На его палубе стояла Лида, доктор, моторист и два матроса. С ними были еще двое мужчин. Я взглянул на часы. Было около двенадцати. Быстро сполоснувшись, пообедал в осиротевшей кают-компании. Все там было нормально, накрыто как положено но… Поднимаюсь на мост.

- Ты чего, выспался уже? – встретил меня второй.

- Да, вполне. И даже пообедал.

- Тогда побудь, пойду и я пообедаю.

- Давай.

Минут через десять те двое спустились на катер и он убежал в порт. Зазвонил телефон.

- Слушаю, третий.

- Где Второй?

- Я подменил его на обед.

- Хорошо, как вернется – сразу идите на бак и вира канат - снимаемся.

- Есть, понял.

Мы снова идем в сторону Сиреников. На подходе к тому злополучному месту, где все и началось, я заметил на экране радара отметку. Кто-то там, на нашем месте, стоял. Взяв бинокль, разглядываю. Это танковоз. Докладываю капитану. Поднявшись, он сразу дает «самый малый».

- Объявите - второму и палубной команде принимать груз. На якорь становиться не будем. В дрейфе примем. И еще, сделайте прокладку курса на обратный переход.

Матросы во главе с боцманом свесились с фальшборта, ожидая подхода танковоза. Судно почти остановилось. Окутанный облаком синего и очень вонючего дыма, танковоз подходит к нам и плавно пристраивается к борту. На борт летят концы. На палубе стоят небольшие ящики. Их всего шесть штук. Небольшие, с ручками, защитного цвета ящики размером с большой чемодан. Рядом с ними стоял огромного роста майор и человек десять солдатиков в засаленных телогрейках и совершенно растоптанных сапогах.

Натягивая швартовные концы, матросы подтянули танковоз к трапу и двое солдат, оттянув трап, поставили его на свою палубу. Через час все ящики были на борту. Еще через полчаса Ревизор попрощался на трапе с майором и танковоз, испортив нам жизнь своим дымом, отошел от борта и побежал в ему одному ведомом направлении, оставляя за собой широкий пенный след.

- Давайте «полный ход» и ложитесь на курс. Машину в режим, - сказал капитан, поднявшись на мост и посмотрев сделанную мной прокладку на карте.

- Есть, «полный» и машину в режим.

- Боцману – все крепить по-походному. Я беру на себя вахту старпома. Если что – звоните.

И снова мы бежим в открытом море, а если точнее – в океане. Серо-стальная поверхность воды совершенно гладкая, без единой морщинки. Как в городском пруду, в ней отражаются чайки, парящие над кормой в ожидании чего-нибудь вкусного. Время от времени они ныряют, выхватывая из водоворотов кильватерного следа то ли рыбешку, то ли еще какую-то живность. Жизнь вновь вошла в накатанный ходовой режим.

- Сходить в кают-компанию, что ли – посмотреть, может компот остался? – подумал я, очнувшись от короткого послеобеденного сна и взглянул на часы. Было около трех. Даже самому себе не желая признаться, что надеюсь встретить там Ее, я сполоснул лицо и вышел из каюты.

Лида сидела за столом и пила чай, задумчиво глядя прямо перед собой. Увидев меня, улыбнулась.

- А вот и Лешечка пришел. Я уж было подумала, что ты забыл меня! – тихим, грустным голосом сказала она, - чайку попьешь со мной?

- Как ты? Капитан сказал, что тебя ранило?

- Да чуточек совсем, царапнуло только. Хочешь, покажу? Не ожидая моего ответа, она встала и приподняла юбку. На левой ноге выше колена была внушительная повязка.

- Болит?- спросил я и внутренне поежился, представив рану на ее такой гладкой, холеной ножке…

- Тебе жалко меня ?

- Да…

- Тогда потом пожалеешь – подуешь, поцелуешь там и все заживет быстренько.

- Когда? - Я же говорю – потом. Пей чай, миленький и не переживай за меня. Вот ребяток жалко – их сильно зацепило. Доктора там хорошие, вылечат ребят.

- Страшно было?

- Когда стрелять начали – нет. Да мы и не поняли ничего сначала, а вот когда ребята падать стали – страшно стало. В камнях попрятались, позаползали в щели… Видела только, что мотобот почти полностью был в воде уже, а старпома в нем не было видно…

- А те, стрелявшие, не искали вас?

- Нет… Они из укрытия стреляли, из камней. А потом мы подальше ушли от этого места и не видели, как и что они потом там делали. Перевязались, как могли. Аптечка в палатке осталась. Потом опять услыхали стрельбу и поняли, что это за нами приходили… А когда вертолет прилетел, мы поняли, что нас спасут. Он низко летел и нас сразу заметили, но пока не разобрались с теми, не садились. Мы потом уже увидели их, когда летели в вертолете глаза в глаза с ними.

- Целый боевик получился…

- Ох, Лешечка, никогда я не любила смотреть боевики в кино, а уж в жизни-то и подавно тощно от этого. Люди-то не понарошку падали. Ну, да ладно, пойду я. Ты не скучай, работай себе спокойно. Я буду рядом!

Хорошо! Жизнь текла по накатанному руслу. Все было на своих местах, все было понятно и спокойно. Постоянно мрачным был только капитан. Каждый раз, взглянув на его почерневшее лицо, я вспоминал слова боцмана об ответственности капитана за случившееся. Он прекрасно сознавал, что его ждет по возвращении домой, но главное, как я думаю, было то, что по его вине погиб старпом, а сомнений в этом практически ни у кого уже не было.

Разбудил меня звонок. Взглянув на часы, я удивился – только половина пятого, до подъема еще больше двух часов…

- Иваныч, поднимайся на мостик, - взволнованным голосом сказал матрос, - мастеру, похоже, плохо.

- Бегу.

Через минуту, застегиваясь на ходу, я был на мосту. Капитан сидел в штурманской, на диване, с закрытыми глазами. Быстро оглядев горизонт, я сказал матросу, чтобы внимательно смотрел вперед и подошел к капитану.

- Эльмарт Андреевич, вам плохо?

Капитан молчал. Дышал он тяжело, как-то с надрывом. Открыв глаза, взглянул на меня и снова закрыл.

- Быстро за доктором, поможешь ему, если что нужно будет нести, - сказал я матросу, одновременно поднимая трубку, чтобы позвонить доктору.

Через пять минут доктор и матрос с чемоданчиком были на мосту. Вскоре запахло спиртом и еще чем-то медицинским. Минут через десять доктор вышел из щтурманской и знаком показал мне, чтобы я вышел на крыло.

- Худо дело, Иваныч. Похоже, инфаркт у капитана. Он спит сейчас. Я спущусь в каюту, приведу себя в порядок и поднимусь. Поглядывай. Если что – сразу зови.

- Как думаете, это серьезно? – спросил я.

- Инфаркт не бывает не серьезным. Пока не будем его шевелить, пусть полежит. Через часик перенесем в каюту или в лазарет.

Второму решил не звонить – пусть поспит немного. Все равно ничего не сделает. В семь утра позвоню.

- Так, Лёха… Обстановка усложняется, - сказал Второй, поднявшись на мостик после моего звонка, - ты бди, а я пойду. Найду Дока, да буду радиограмму писать и радиста тормошить – пусть связь с начальством налаживает.

Весь день прошел в напряжении. Оно чувствовалось во всем. Никто не щутил, никто не травил анекдотов, а вечером не было ни кино, ни обычного вечернего «забивания в козла», ни нард.

Ночью на мост поднялся доктор.

- Худо дело, Иваныч. Надо бы в больницу хорошую срочно, а с другой стороны - транспортировка невозможна. Сделал все, что нужно. Одна надежда - организм. Только от него зависит – выкарабкается или нет.

- Раньше, чем через двое суток до Питера не дойдем.

- Ладно, посмотрим по ситуации.

- А кто с мастером сейчас?

- Лида сидит. Она – молодец, ни на минуту не отходит. Ей бы медиком быть!

- Он в сознании?

- Нет, - ответил доктор и, постояв еще несколько минут у лобового иллюминатора, ушел.

Утром была связь с пароходством. Разговор был долгий. Участвовали Второй и доктор. Там, в далеком Владивостоке на связи было руководство и медики. В конечном итоге, было принято решение. Мы должны были зайти в Петропавловск и сдать капитана в больницу. Стармех добавил оборотов. Скорость немножко выросла.

К вечеру капитана не стало…

Судно осиротело. Это ощущалось во всем. Бывало и раньше, что капитан сходил с судна, уезжал куда-то, занимался чем-то, болел. Он мог не показываться подолгу, он мог быть в каком угодно состоянии, но все равно у судна был капитан! А тут, в одно мгновение, все вдруг осознали – ЕГО НЕТ! Совершенно дикое состояние для судна и экипажа. Усугублялось все это тем, что на нашем судне также не было и старпома, который всегда стоял рядом с капитаном, готовый в любую минуту встать на его место.

На мосту собрался практически весь, теперь сильно поредевший, командный состав. Молча курили, напряженно вглядываясь в пустынный, бесконечный горизонт в подсознательном стремлении увидеть там хоть что-нибудь.

- Нужно немедленно собрать экипаж и поставить все на свои места, - неожиданно громко сказал комиссар.

- Вы правы. Когда соберем? – отозвался Второй.

- Да прямо сейчас и соберем. Самое время.

- Хорошо. Иваныч, объяви.

- «Всему экипажу собраться в столовой команды», - раздалось во всех динамиках.

- Нужно сказать так, чтобы все поняли - судно в надежных руках и все должны работать нормально на своих местах. Не сомневаюсь, что именно так и будет в любом случае, но Вы должны сказать свое твердое слово, - сказал комиссар Второму.

- Я понимаю, - сказал Второй и вышел из рулевой.

Вернулся он через полчаса. На мой вопросительный взгляд только махнул рукой. Долго писал в штурманской радиограмму, затем вышел с ней в радиорубку. Вернувшись через час-полтора, он минут пятнадцать что-то делал в штурманской. Я ждал, когда он закончит и зайдет в рулевую.

- Все, судно принял. В журнале запись сделал. Каюту с комиссаром осмотрели и опечатали. Стоять будем по шесть часов. Четыре через четыре тяжеловато будет. Сменю тебя в два часа ночи. В Питер не заходим. Идем в сторону дома.

- А что с …

- Приказано похоронить согласно обычаю.

- А родственники согласны?

- Родственников у него нет – вся семья давно уже, в автомобильной…

- Понял…

- Ну, спокойной тебе вахты. Если что – зови. Ну, да сам все знаешь - что и как делать.

Церемония была назначена на одиннадцать утра. К этому времени мы вывели двигатель из режима и легли в дрейф. На мачте подняли на треть не до верха флаг – международный знак того, что на борту покойник. Оставив на мосту матроса, пошел в каюту и переоделся в форму.

На корме был уже весь экипаж. Второй, комиссар, стармех и начальник рации были в форме. Зашитое в парусину с грузом в ногах, тело лежало на специально сколоченных носилках, накрытое красным флагом с серпом и молотом. Мы выстроились в линию. Первые слова сказал комиссар. Потом были еще слова. Лида стояла среди женщин совершенно белая, с не видящими ничего красными глазами.

По команде, матросы подняли доску и поставили ее на релинг. Офицеры приложили руку к козырькам фуражек и матросы приподняли край доски, придерживая кромку флага. Белый кокон скользнул по доске и с сильным плеском упал в воду.

Постояв молча еще несколько минут, все разошлись. Я поднялся на мост, записал в судовой журнал координаты, дал ход и, как положено по обычаю, сделал полную циркуляцию вокруг места погребения. Затем, снова дав долгий гудок, приказал рулевому ложиться на курс.

Жизнь пошла своим чередом. Трудно стоять вахту шесть через шесть часов, но ко всему привыкает человек, привыкали и мы. Все было нормально, все делали свое дело, жизнь брала свое и вскоре в кают-компании появились первые улыбки. Не улыбалась только она, хозяйка кают-компании. В ее присутствии все разговоры смолкали. Похоже было, что она живет как бы на автопилоте, делая все что нужно, но мысленно находясь где-то очень далеко. Вид у нее был отрешенный, взгляд пустой. Мои попытки подойти к ней, обратить на себя ее внимание резко отвергались – она отворачивалась и уходила.

После обеда ко мне в каюту зашел комиссар. Это было более, чем неожиданно.

- Алексей Иванович, я вот поговорить с вами хочу на одну э… щекотливую тему.

- Я слушаю вас, присаживайтесь , - ответил я, указывая рукой на диван и лихорадочно соображая, что бы это могло быть.

- Буду говорить прямо. Вы, конечно же, заметили, в каком состоянии наша буфетчица.

- Да, естественно. Странно было бы, если бы я этого не заметил.

- Вот именно. Будем откровенны, мне известно, что у вас с ней сложились не совсем обычные отношения.

- Но…

- Не надо, не надо возражать! Просто послушайте меня. Я же не обвиняю вас ни в чем!

- Хорошо, я слушаю вас.

- Так вот, у вас с буфетчицей сложились особые, довольно своеобразные отношения, - снова сказал он, глядя мне прямо в глаза, и я поймал себя на мысли, что мне просто невыносимо хочется наговорить сейчас этому человеку каких-нибудь грубостей и – будь что будет…

- Я вполне понимаю, - продолжал он, - что оба вы молодые люди. Добавлю – разумные и хорошие молодые люди. И я уверен, что вы поймете, чего я хочу от вас. Именно поэтому я и пришел к вам. Так вот, меня очень беспокоит ее состояние. Поверьте мне, я довольно много чего на своем веку повидал и поэтому понимаю, какая в этом таится опасность.

- Я понимаю, - тихо сказал я, - но что же я могу сделать?

- Именно это я и хотел вам сказать. Именно вам сейчас нужно что-то сделать, как-то повлиять на ее состояние. Думаю, вам просто нужно пообщаться с ней, поговорить, а уж нужно ли что-либо дальше делать – сами разберетесь, я думаю. Главное – помните, что в ваших руках сейчас ее жизнь. Это все, что меня сейчас тревожит и что я хотел вам сказать. Спасибо за понимание. Больше ничего не имею.

- Вот это да… - подумал я, проводив его взглядом, - комиссар ли это был, по должности призванный бороться с такими неслужебными отношениями, а может это мне приснилось? Да… видать, рано я ему оценку давал - ничего мужик, оказывается.

На волне эмоций, вызванных словами комиссара, я пошел в кают-компанию. По моим расчетам, она еще не ушла оттуда.

- Лида, я хочу поговорить с тобой, сказал я и загородил ей путь к отступлению.

- Я знаю, Алешенька. Только давай мы сделаем вот как. Ты успокойся сам и дай мне время успокоиться. Потом я сама приду к тебе и мы обо всем поговорим. За меня не беспокойся – я ничего плохого не сделаю и за борт не брошусь. Не переживай. А сейчас иди и спокойно работай. Не до меня тебе сейчас. Вон сколько всего обрушилось на вас с Петровичем…

Я посмотрел в ее печальные глаза и сразу понял, что другого варианта просто не существует. Именно так все и будет. Кивнул и, не сумев сдержать порыв, погладил ее по щеке. Она взглянула на меня глазами, наполненные болью и улыбнулась. Я повернулся и вышел из кают-компании.

Мало - помалу, жизнь на судне вошла в нормальное русло. Монотонность и точная выверенность судовой жизни делали свое дело. Люди стояли вахты, работали, а вечером собирались в кают-компании и столовой команды. Вновь оттуда раздавался стук костяшек домино, смех, а как темнело - в столовой крутили кино. Народ, почти наизусть выучивший слова киногероев, в который уже раз переживал и смеялся на одних и тех же фильмах. Помаленьку, Лида стала улыбаться, но все мои попытки приблизиться к ней встречали очень мягкий, но непреклонный красный свет.

По тихой, спокойной глади океана мы резво бежали все дальше и дальше от тех страшных мест и событий. На шестые сутки миновали южную оконечность Камчатки – мыс Лопатка и теперь бежали вдоль северных Курил.

Заступив на вахту в двадцать часов, я спокойно делал свое дело. Оставалось отстоять около часа, когда матрос доложил, что впереди, почти на курсе, появился яркий белый огонь. Выхожу из штурманской. Дав несколько длинных тире, огонь начал подавать сигналы. Точка тире, точка тире… « ААА» Это был вызов.

- Достаньте сигнальный прожектор и подключите, - говорю матросу, - погранцы наверное, скучно им.

Выхожу на крыло с сигнальным прожектором или, как его называют моряки, ратьером. На рукоятке – большая кнопка - тангента, с помощью которой закрываются-открываются легкие шторки на прожекторе. Нажимаю тангенту. Ратьер бьет острым, ярким, почти молочно - белым лучом в сторону огня. Даю несколько тире – понял, мол, говорите.

Огонь погас, но тут же возник снова с точками-тире.

- Д,Е ,- вслух читает матрос.

- Запрашивает позывные. Никаких проблем. Дадим…- говорю я матросу и быстро брякаю в ответ шторками прожектора, передавая наши позывные. В курсантское время я очень неплохо натренировался делать это на учебном судне и сейчас с удовольствием ощущал, как легко в голове сами появляются нужные сочетания точек и тире, тут же отзываясь сокращениями мышц на пальце.

Получив наши позывные, огонь дал тире – понял. Я положил фонарь и пошел в штурманскую, чтобы записать контакт в журнал.

- Иваныч, опять зовет!

- Ну и чего ему еще нужно? – бурча себе под нос, выхожу снова на крыло и даю прожектором длинное тире. В ответ прилетает сигнал «СО .

- Это еще что такое, - удивляюсь я и иду в щтурманскую. Взяв книгу МСС – Международный Свод Сигналов, быстро открываю страницу на букву С

- Ни фига себе, - вырывается у меня вслух. Сигнал SO означает « Немедленно остановите ваше судно».

- На руль, перейти на ручное управление рулем, - командую матросу, снимаю трубку телефона и набираю номер Второго.

- Петрович, нам светом пишут, остановиться требуют.

- Понял, иду, - в трубке раздались короткие гудки.

- Опять пишут, - крикнул матрос и я выскочил из штурманской, где записывал в журнал полученный сигнал.

Дверь резко распахивается и в рулевую влетает полуодетый Второй.

- Где?

- Справа по носу, - отвечаю я.

- Радар включи.

- Включил, уже наверное нагрелся, - говорю я, одновременно включая тумблер подачи высокого напряжения на радар. На экране появляется зеленоватый луч, идущий от центра и, вращаясь по кругу, впереди, чуть справа показывает отметку. Это судно. Быстро меряю дальномером расстояние.

- Есть цель, курсовой пятнадцать справа, дальность семьдесят три кабельтова.

- Понял… Пишет «SN», посмотри в МСС.

-Требует немедленно остановиться, не пытаться уйти, не спускать шлюпку и не использовать радиосвязь, иначе он откроет огонь.

- Даже вот так… Запросите кто он такой.

- Понял, - ответил я и стал подавать запрос.

Огонь на наш запрос не реагировал и, не переставая, моргал. Теперь он писал «SQ1». Это означало «Остановиться и лечь в дрейф или открываю огонь».

- Стоп машина.

- Есть, стоп.

- Запись в журнал, я в каюту капитана. Срочно первого помощника в каюту капитана. Подними боцмана, палубную команду. Стармеху – приготовиться к уничтожению документов. Он знает, что делать.

- Понял, - сказал я и, послав матроса поднимать команду, стал звонить комиссару.

Обстановка была довольно странная… Мы были недалеко от наших островов, но тот, кто нас остановил, явно был враждебно настроен. Пограничники и флотские так себя никогда не ведут. Обычно им достаточно позывных и они отстают. Об учениях подобного рода обычно всегда предупреждают. Именно поэтому Второй и принял решение уничтожить шифровальные документы, которые лежали в опечатанном капитанском сейфе. Делать это можно было только вдвоем с комиссаром, в машинном отделении, в топке котла.

- Мостик-машине, - раздалось в динамике.

- Слушаю, взяв микрофон, ответил я.

- Что там у вас, надолго встали? Может форсунки пока посмотрим, да еще кое-что поделаем - пощупаем?

- Обстановка серьезная, никаких ремонтов. Нас остановили и пока не ясно кто.

- Вот так вот… Может машинную команду поднять на всякий случай?

- Ты знаешь, приказа не было, но думаю - не помешает. Поднимай всех, пусть на палубу, к боцману идут. Мало ли что там…

- Есть, сделаем сейчас.

- И чего ты, Иваныч, тут баламутишь, чего людям спать не даешь? - нараспев пробасил боцман, входя в штурманскую.

- Да вот… минут через пятнадцать к нам подойдет тот, кто грозится открыть огонь…

- Ого-онь открыть? - протянул боцман.

- Степаныч, ты проинструктируй моряков , чтобы на рожон не лезли, ежели что…

- Да уж накажу им, конечно, - буркнул боцман, выходя из рубки. Раздался рев прямого телефона связи с машинным отделением.

- Иваныч, далеко они ? – раздался в тяжелой литой трубке голос Второго.

- Минут через пятнадцать подойдут.

- Понял, успеваем. Боцману скажи, чтобы не рисковали там зря.

- Сказал уже.

- Хорошо, - сказал Петрович и положил трубку.

Взяв бинокль, я напряженно вглядывался туда, где вот-вот должен был показаться тот, кто нас остановил. Никаких огней не было видно. Внизу, на палубе стояли матросы и приглушенно о чем-то переговаривались.

Вскоре я услыхал звук двигателя. К моему удивлению, это был звук двигателя какого-нибудь рыболовного траулера, а не военного корабля. В ночной тишине был слышен мерный звук выхлопа. Они шли без единого огня, подкрадываясь. Это совершенно не было похоже на обычные действия пограничников. Неожиданно там, откуда шел звук, зажглись ходовые огни и несколько прожекторов. Действительно, это был РТМ, рыболовный траулер! Ни названия, ни номеров на нем не было – все было либо покрыто толстым слоем ржавчины, либо закрашено.

Я обернулся на звук захлопнувшейся двери. Это были Второй и комиссар.

- И вот эта…, - сдержался Второй, глядя а бинокль на подходящего рыбака, - нас остановила и…

Он не успел закончить фразу. С крыла мостика траулера раздалась автоматная очередь и пунктирная трасса прочертила темноту, пройдя веером над мостиком. Одновременно, на траулере засвистел мощный динамик, возбуждаясь от неловкости пользователя, видимо прислонившего микрофон к какому-то прибору.

- На судне! - раздался хриплый голос, - Предупреждаю, любые резкие движения будут приниматься как нападение и жестоко наказываться на месте. Сейчас вы принимаете концы, спускаете штормтрап и отходите от борта. Любая попытка помешать высадке будет немедленно пресечена.

Медленно, но уверенно траулер подходил к борту, описывая плавную кривую. Управлял им явно опытный человек, имеющий большой опыт швартовки к судам. Когда траулер был метрах в пяти от борта, он отработал задним ходом и практически без толчка прижался к нам, заскрипев старыми покрышками, висящими вдоль его борта. Даже на мост донесся сладковатый, тошнотворный запах подгнившей рыбы – обычный запах для всех добытчиков. Как ни скатывается палуба, обязательно в щелях остается рыба, чешуя и слизь.

С бака и кормы траулера к нам на палубу полетели концы. Матросы подхватили их и положили на мощные стальные утки для оттяжек грузовых стрел на планшире фальшборта. На крыле траулера стояли трое в камуфляжной форме, с автоматами, направленными на матросов на палубе и на мостик.

- Капитан, - крикнул один из них, - всех людей соберите в одном помещении, мы хотим познакомиться и поговорим с ними. Всех до единого! Кого найдем в другом месте – за борт пойдет. Нам «зайцы» не нужны. Даю вам на это пять минут.

- За пять не успеем, десять, - крикнул Второй.

- Хорошо, пусть будет десять, - ответили с траулера, - мы добрые сегодня, но предупреждаю - без шуток! Мы даже сами себе не нравимся, когда у нас плохое настроение. Время пошло!

- Объявляй – всему экипажу, включая вахту, срочно собраться в столовой на пограничный контроль.

- А…

- Иначе будут тянуться, а так все мигом явятся... Через пять минут сам с матросом тоже спускайся. И в машину позвони.

С траулера на борт поднялись пять человек. Один сразу пошел на бак, остальные вошли в надстройку, предварительно загнав туда всех, бывших на палубе.

Двое поднялись на мост. Это были довольно крупные мужики лет тридцати. Они были в военной форме, но без погон. По ниткам, торчащим на плечах, можно было судить, что погоны сорваны недавно. Громко стуча сапогами, они осмотрели все шкафы, большие ящики и убедились, что кроме меня и матроса больше никого на мостике нет.

- Значит так, - громко, командирским голосом сказал тот, у которого были небольшие рыжие усы, - матрос идет туда, где собрали экипаж, а штурман остается здесь.

Заревел телефон машинного отделения. Усатый жестом показал мне, чтобы я не дергался и сам взял трубку.

- Понял. Проблем нет? Есть, понял тебя, - принял он чей-то доклад и громко свистнул, выйдя на крыло.

- Все нормально. Отваливайте. Связь как договорились.

На палубу с траулера вылез человек, сбросил кончики и тут же быстро спустился обратно. Траулер громко пыхнул двигателем, мерно застучал и, скрипя резиной, пошел вдоль борта. Оторвавшись, он добавил ход и вскоре скрылся в темноте.

- Давай ход, штурман.

- Понял. А куда идем-то? – спросил я, ставя телеграф на «полный вперед».

- Вперед идем! Сам же поставил, не умеешь читать, что ли? Пока тем курсом, каким и шли, а дальше – посмотрим.

Судно набирало ход. Я поставил руль на автомат и пошел в штурманскую, чтобы сделать запись. Судового журнала не было. Я понял, что Второй унес его. Стал писать в черновой журнал.

- Что пишем, - спросил усатый, - надеюсь, не стихи?

- Нет, не стихи. Пишу, что дали ход.

- Дай-ка мне журнал, - сказал он и протянул руку. Посмотрев мои карандашные записи за последние пару часов, он долго и не отрываясь, смотрел на меня.

- Ты сам-то хоть понимаешь, что делаешь плохо? Я ведь могу и рассердиться.

- Что именно плохо?

- А то, что дневники пусть школьницы пишут, а мы здесь – серьезные люди, без дневников обойдемся. За борт!

- Понял, - ответил я и, выйдя на крыло, оглянулся. Никто не смотрел. Я перегнулся через планширь и бросил журнал в маленькую нишу бортового зеленого огня. Если даже и найдут, можно будет сказать, что ветром забросило.

- Ладно, пойду я вниз. Пора, наверное, уже и перед народом выступить, - сказал усатый второму, - надеюсь, здесь проблем не возникнет, а ежели вдруг возникнет – решай стразу и кардинально. Понял?

- Понял, что уж тут не понять. Грохну и все тут, - мрачно ответил тот и я сразу понял, что он действительно сделает это, не задумываясь.

- Ну-ну, - сказал усатый и вышел из рубки.

- Сегодня смена не скоро светит, - подумал я и глянул на переборку по левому борту. Там, на светящемся циферблате, стрелки показывали половину четвертого. Остро хотелось кофе с молоком или какао, а еще почему-то так захотелось маминых пирожков с повидлом! Я представил себе их – пахнущие ванилью, такие пухлые и румяные, лежат они горкой на тарелке, только что вынутые из духовки. В животе сильно заурчало. Сглотнув слюну, подавил накатившую вдруг тошноту.

- Рейс продолжается, господа присяжные заседатели! – родилась в голове фраза, в данной ситуации вполне соответствующая духу любимого произведения. Правда, почему-то совсем не было смешно. Этот рейс трудно было бы отнести к однообразному и скучному, и тем более - к веселому.

Тяжелые, тревожные мысли сверлили мозг. Кто эти люди, что им нужно? Куда все это приведет? Что случилось – то уже случилось, этого ни переиграть, ни исправить, а вот что будет дальше?

(Виктор Федоров. См. Персональный сайт victorf.ru)


Не боги горшки обжигают