8. Свобода

Во Владивосток пришли рано утром. Нас с ходу поставили к причалу, под погрузку леса. Вдоль всего причала, в несколько рядов, стояли вагоны с лесом – толстыми и тонкими бревнами по четыре, шесть и восемь метров длиной. Вместе с боцманом и палубной командой, прямо со швартовки, я заступил на вахту и начал заниматься подготовкой трюмов к грузовым работам, а Второй в это время готовился к обороне – на причале уже показались люди, человек пять в форме, в костюмах с галстуками…

Я был у первого, носового трюма, куда уже спустились грузчики и вот-вот должен был пойти первый строп, когда раздался громкий свист и вахтенный у трапа знаками стал показывать мне, что я должен зайти наверх, то есть к капитану.

- Здравствуйте, Алексей Иванович, - сказал один из этих людей, - я заместитель начальника пароходства и мне поручено заниматься устранением последствий всего происшедшего на судне в этом рейсе.

- Добрый день. Мне очень приятно, - почему-то сказал я, вместо того, чтобы представиться, чем вызвал откровенные улыбки всех, присутствующих в каюте капитана.

- И мне приятно, что вам приятно, - улыбаясь неожиданно приятной улыбкой, ответил он, - насколько я понимаю, перед нами третий помощник.

- Да, вахтенный третий помощник.

- Итак, товарищ вахтенный третий помощник, я имею поручение от начальника пароходства объявить вам благодарность за проявленные в сложных условиях самоотверженность и профессионализм. Сам он не смог этого сделать, так как находится в командировке.

С этими словами он встал и протянул мне руку. Я протянул руку и еле сдержался, чтобы не крикнуть курсантское «Cлужу Советскому Союзу!»

- А теперь, - продолжил он, - я должен довести до вашего сведения приказ о досрочном, без сдачи аттестации, переводе вас на должность второго помощника капитана. Для этого вы будете должны списаться с судна, пройти курсы и оформить все положенные документы. После этого отдел кадров направит вас на другое судно. Человек на замену вам уже готов и вскоре, я думаю, подойдет.

- Благодарю… - все так же растерянно ответил я, видя как Второй, широко улыбаясь, кивает мне головой.

- А сейчас занимайтесь своими делами. Вас позовут, если в этом будет необходимость.

Ошеломленный всем услышанным, я вышел из каюты капитана и пошел на палубу.

- Ты чего, Иваныч, как зомби бродишь? –раздался голос боцмана.

- Да вот…Списывают меня, Степаныч.

- Как так, это почему же? Не-ет, это не дело. Экипаж свое слово скажет…

- Успокойся, Степаныч, все хорошо! Повышают меня, вторым делают досрочно и без аттестации! Только курсы пройду те, что для второго нужны и все.

- А, ну тогда все хорошо, поздравляю, Иваныч! К нам вернешься или нет?

- Скорее всего, нет. На другое судно направят.

- Ну и ладно, ну и хорошо это.

Ближе к обеду пришла моя замена. Это был знакомый мне парень, окончивший училище в прошлом году. Передавать мне было особенно-то и нечего. Карты были в порядке. Оставалось только вместе с ним отстоять вахту и дождаться отхода.

Обычная стояночная суета – прием топлива, снабжения, продуктов. К вечеру все поутихло. Сменщик мой никуда не торопился – дом его в другом городе и идти особо некуда. Воспользовавшись этим, Второй поставил его на вахту, а меня пригласил к себе. Что могут делать два мужика, которые только что закончили трудное дело, причем сделали его хорошо и это было оценено? Ну, конечно же, мы сидели у него в каюте и за стопочкой великолепного «Арарата» из только сегодня полученных «представительских» запасов. Вспоминали все. И реку с Серегой, и старпома и капитана. Помянули как следует. И, честное слово, даже слеза навернулась на глаза, когда дошло, что их уже нет и никогда уже не будет! Глядя в покрасневшие вдруг глаза Второго, я подумал, что не только у меня такая слабость… Выйдя от Второго, я пошел к ней… Я знал, что не должен этого делать, но шел, потому что не мог не идти.

Каюта была заперта. На мой стук никто не отвечал. Спустился в кают-компанию, но и там ее не было. Спать я не мог и пошел на палубу. У трапа был только вахтенный матрос, Синичкин. Я уже знал, что он представлен к награде и поздравил его.

- И тебя, Иваныч, тоже поздравляю! Так, глядишь, скоро и капитаном будешь!

- Да уж, капитаном… - буркнул я, закуривая.

- Что не спишь, а? Время-то позднее, третий час уже.

- Да так… не спится что-то.

- Понимаю. Столько всего.

- Ага…

- Да ладно тебе, Иваныч, не переживай! Понимаю я все. Ушла она вчера, с вещами. Я сам помог ей донести до машины. Замена ей приехала. Она быстренько дела сдала и обе уехали.

- Ты о чем? – я попытался сделать удивленный вид, но встретив серьезный взгляд Синичкина, опустил глаза.

- Да о том же все. Это же пароход. Нигде не спрячешься, Иваныч. Здесь, как в аквариуме, стены все стеклянные. Хорошая она баба… Вон, как за мастером ухаживала, да убивалась потом. Не каждая жена так будет.

Известие было неожиданным и произвело на меня очень сильное впечатление. Ушла и даже не попрощалась… Было очень, прочти до слез обидно, на душе почему-то стало холодно и пусто. Вздохнув, я хлопнул по плечу Синичкина и пошел к себе. Диван давно уже ждал меня и испытанный уже не раз способ заснуть, был спасением. Набросив на голову уютно пахнущую телогрейку, я мгновенно заснул.

Утром приехал новый капитан. Немногословный, он собрал всех бывших на борту офицеров и, представившись, без каких-либо прелюдий, предложил всем доложить о том, что происходит на судне. Выслушав доклады, предложил всем продолжить исполнение своих обязанностей. Второму было сказано, что рекомендацию в старшие помощники ему дал начальник службы мореплавания, но этот рейс он пойдет вторым, а по приходу его ждет замена.

- А вам, Алексей Иванович, - обратился он ко мне, - завтра утром надлежит быть в службе. Сегодня, до окончания рабочего дня доложите мне о передаче дел и - свободны.

Вечером была встреча с родителями. Какое же, ни с чем не сравнимое блаженство – после судна, после всех тревог, волнений, всевозможных обязанностей и ответственностей оказаться там, где ты – всего лишь ребенок! Это место – одно единственное на всем белом свете и находится оно в родительском доме. И совсем не важно, сколько тебе лет и каких ты достиг высот, а может быть и наоборот, глубин своего падения. Важно одно – ты пришел. Тебя здесь ждут всегда, ждали и в тот раз. А еще, каждый раз, поднимая стопочку в родительском доме, подсознательно, на долю секунды сверялся с кем-то внутри себя – а мне можно?

Ни о чем таком я не думал тогда. Не мог я об этом думать, потому что родители мои были живы и здоровы. Все было обычно и нормально, и не было никаких сомнений, что так будет всегда. Не терзали меня тогда мучения от понимания того, что слишком редко звоню, слишком мало общаюсь. Мне просто было хорошо, спокойно и уютно в этом доме. Спокойное ворчание отца, суета матери, старающейся угодить редко заглядывающему домой сыну. Все это было тем, что уравновешивало все суеты и невзгоды внешнего мира, залечивало царапины и раны, полученные где-то вдалеке.

Трудно было сразу перестроиться и осознать, что не нужно больше идти на вахту. Вазы и горшки с цветами, стоящие на окнах и на столе, не упадут во время качки, потому что здесь ее не бывает. Не отошедший еще от судна, взгляд постоянно фиксировал «непорядки» в доме - неготовность всего в доме к шторму! Это проходит довольно быстро, но что-то остается. Как осталось на всю жизнь недоверие к тишине. Если для береговых людей тишина – это признак спокойствия и порядка, то на море она – зловещий знак, предупреждающий о том, что встал и главный двигатель и вспомогательные, генераторы. Такая тишина – всегда признак аварии, беды и поэтому до сих пор дома и на работе всегда тихо играет радио, телевизор…

Спалось мне в ту ночь как-то особенно сладко, но утром неумолимый звонок будильника поднял меня и маму, которая тут же засуетилась на кухне, готовя завтрак.

Три дня пролетели в непрерывном вихре - двери, лица, вопросы, ответы, подписи, анкеты. Очутившись в аудитории своего родного мореходного училища, на курсах по коммерческой работе и грузовым документам, внезапно я вспомнил о Ней… Где она, что с ней, почему я не узнал о ней ничего в кадрах? Эти и множество других вопросов внезапно встали передо мной, заставив внутренне покраснеть от стыда. Забыл! Я просто – напросто забыл о ней! Это было настолько мучительно, что на ближайшем перерыве, рискуя нажить неприятности, я быстро собрал свои книжки, тетрадки и помчался на автобус.

В кадрах мне долго не хотели ничего говорить, ссылаясь на конфиденциальность информации, но потом пожилой инспектор сжалился и сказал, что Лида уволилась. Где она теперь, он не знает. Знает только, что жила она в «бичхолле», как моряки называли между собой пароходскую межрейсовую гостиницу. Я ринулся туда, благо она была рядом, за углом.

- Выехала сегодня утром, - сказала мне администратор, - на поезд очень спешила.

Какой поезд, куда? Никто ничего не знал. Подруг у нее не было. На душе было тяжело, горько, холодно и пусто.

На вокзале узнал, что сегодня ушел только один поезд – на Москву. Сколько у него по пути остановок – не сосчитать… Я стоял посреди огромного, с высокими расписными сводами, зала, не зная, что делать и куда бежать.

Сотни раз я пробегал по этому залу. Обычно, возвращаясь поздно вечером из увольнения, забегал в привокзальный буфет с его примитивным ассортиментом, чтобы съесть абсолютно великолепный, свежайший молочный коржик за одиннадцать копеек и запить его очень странным на вкус и цвет напитком под гордым названием на ценнике «кофе с молоком». Тогда я пробегал через этот зал, даже не удосужившись разглядеть написанное на высоком сводчатом потолке панно. Помню только, что это были счастливые пионеры с горнами и какие-то серьезные скуластые люди с флагами, пристально всматривающиеся во что-то на горизонте.

Горечь случившегося переполняла меня. Очень хотелось кого-нибудь обвинить, но выходило, что виноват только кто-то из нас двоих - она или я. Она не могла быть виновной, потому что прямо сказала мне, что намерена делать и сделала это. А вот у меня были возможности и было время... А с другой стороны, нашел бы я ее… И что дальше? Нет, это трусость, все равно нужно было найти.

Каким-то странным образом, все эти мысли перемешались у меня в голове и чем больше я чувствовал себя виновным, тем почему-то легче мне становилось. Не знаю, как это получилось, но тяжесть ситуации родила другое ощущение – чувство свободы! И эта свобода не была свободой от человека, от отношений с ним. Это было ощущение свободы после принятого решения! Да, это решение сформировалось само по себе – просто жить! Я понял, что ничего не нужно делать. Нужно просто жить и пусть все будет так, как будет! Если нам суждено встретиться вновь – мы встретимся, а если нет…что же, все будет так, как она и описала.

С этим я и направился в сторону буфета, чтобы закрепить там эту мысль молочным коржиком с напитком по имени «кофе с молоком».

Дни мелькали один за другим. Целый месяц, с утра до вечера шли занятия. Как только курсы закончились, началось хождение по кабинетам и получение всяческих инструктажей. Последний рубеж – отдел кадров. Геннадий Иванович, инспектор по штурманам, критически оглядел с ног до головы меня, одетого в новенькую форму с новенькими же погонами второго помощника.

- Так…Полюбуйся на героя! Чист и свеж как молодой редис и незатейлив как грабли! – громко продекламировал он, обращаясь к сидящему за столом напротив инспектору по радистам.

Я знал уже эту его привычку сыпать прибаутками и поэтому спокойно парировал его выпад.

- И стоит здесь, перед вами, словно пень на стадионе, в ожидании своей участи.

- Ага, понял! Сработаемся! Садись, дорогой, говорить будем. Так вот, быть тебе «золотым копытцем», а если по-простому, по-сермяжному – рассыльным побегаешь чуток. Нет для тебя работы пока.

- Ну вот…

- Э, дорогой, не кручинься! Зато первый же хороший пароход будет твой. Обещаю! Мало того, по секрету скажу - дал торжественное обещание высокому начальству посадить тебя на хорошее судно за большие заслуги!

- Есть, понял, - уже более веселым тоном сказал я.

- Вот и ладненько. Вот тебе конверт, адрес на нем. Отвезешь и свободен. Утром – как штык, к восьми быть у двери этого славного кабинета! И чего ждем? Вперед и с песней!

Утром, на третий день довольно странной жизни, которая состояла из одного – двух конвертов и долгого ничегонеделанья в кабинете или в холле первого этажа отдела кадров, все изменилось. Геннадий Иванович, в очередной раз пробегая мимо, резко остановился и вперил свой взгляд в меня.

- И почему это мы сидим? Там пароход слезами горючими весь уже изошелся по нему, а он, видите ли, высиживает тут чего-то!

- Так я…

- На этом будем считать, что наш диспут закончен и прошел он с большим успехом. Направление твое лежит на моем столе. Хватай его в зубы и бегом в службу мореплавания и коммерческий отдел, на утверждение. Завтра, в четырнадцать часов, со всеми вещами, быть на «Феликсе Дзержинском», у пассажирского помощника. Все пассажирские документы на тебя будут у него. Судно отходит от морвокзала славного города Находка на Иокогаму. Твое судно туда как раз и подойдет.

- В Находку? – переспросил я, - а како….

- Нет, ну вы посмотрите на него, добры люди! Лети, говорю, я ведь и передумать могу! По пути все сам прочтешь в направлении. Тебе еще в бухгалтерию попасть нужно, за командировочными.

В семнадцать часов следующего дня небольшой пассажирский теплоход «Феликс Дзержинский» вышел на створы и, набирая ход, направился на выход из залива Находка. Пассажиров было не очень много. В-основном это были японцы, но были и наши. Туристов в Японию в то время не было и все это был командировочный люд, да всевозможные делегации.

Меня поселили в маленькой каютке на корме. Без малого трое суток я или спал, или бродил по палубе, наслаждаясь теплой, маловетреной погодой. Просто физически тянуло подняться на мостик, но не поднялся ни разу, потому что понимал - меня там никто не ждет и я для них точно такой же пассажир, как и все остальные. Это было настолько странно и дико – я на судне, судно на ходу, а я не нужен на мостике!

Японию я всегда узнаю по запаху. Ни у одной страны нет такого запаха. Уже на подходе, миль за пятнадцать, появляется этот странный, сладковато-гнилостный запах. Если кто-нибудь имел дело таким удобрением, как рыбная мука или «тук», то Япония пахнем именно им!

Выглянув в иллюминатор, я увидел совсем рядом яркий свет маяка. Мы входили в Токийский залив. Было раннее утро. Сказывалось волнение перед вступлением в новую должность, спать больше не хотелось. Я привел себя в порядок и вышел на палубу. Справа, слева, спереди и сзади были огни. Суда шли навстречу, попутно, пересекающими курсами. Большие, маленькие, огромные, они как в броуновском движении были всюду. Я представил себе, какая напряженная обстановка сейчас на мосту и вновь подавил навязчивое желание подняться и предложить свои услуги.

Вскоре рассвело и после завтрака впереди, по курсу показались очертания берега. Понемногу они прояснялись, превращаясь в индустриальный пейзаж – трубы, какие-то сооружения, огромные баки нефтехранилищ. Вскоре, сбавив ход до самого малого, мы подходили в большому волнолому с маячками на его концах. От него к нам бежал маленький катерок с лоцманским флагом на мачте. Сухонький пожилой японец с сумкой на ремешке через плечо поднялся по штормтрапу, низко поклонился встречающим его и семенящей походкой побежал к входу в надстройку впереди встретившего его помощника.

Через минутку судно задрожало - дали ход. Волнолом пронесся мимо и мы быстро шли мимо судов, стоящих на якоре. В лучах яркого утреннего солнца было видно, что берег весь изрезан на узкие и широкие щели, по обе стороны которых у причалов стояли суда. Впереди показались два буксира. Они явно ждали нас. Не сбавляя хода, мы приблизились к ним и они, выдав вспененные водовороты за кормой, лихо рванули за нами, пристраиваясь на ходу к борту. Матросы, уже вышедшие на швартовку, приняли с буксиров толстые плетеные концы и уложили петлю на конце, называемую странным словом «гаша», на кнехты.

Вскоре мы сбавили ход и оказались напротив щели, на одной стороне которой были какие-то склады и стояли два больших судна, а на другой сверкал бетоном и стеклом огромный морской вокзал. Медленно, осторожно мы подкрадывались к нему. Вскоре, поравнявшись с ним, мы остановились. Двигатели замолкли. Буксиры тут же стали толкать нас к причалу. Чем ближе мы подходили к морскому вокзалу, тем больше было понятно, какое наше судно маленькое по сравнению с ним и какие огромные лайнеры здесь швартуются. Большие портальные трапы были совсем не для такого маленького судна. Они оказались на уровне нашей трубы… На причале для нас готовили совсем другой, небольшой трап.

Как только мы прижались к причалу, оборудованному большими резиновыми кранцами, трап подали в открытый для него лацпорт – закрываемый на ходу стальными дверями вырез в борту. По нему поднялись власти – несколько офицеров в синей форменной одежде и парочка гражданских. Минут через десять к трапу подъехали большие сверкающие автобусы и пассажиры начали спускаться, усаживаясь в них. На корме был открыт другой лацпорт и там началась выгрузка на специальные тележки пассажирского багажа.

- Вот вы где, - раздалось за спиной. Я обернулся – это был четвертый помощник.

- Поднимитесь к капитану. Там агент и у него есть информация для вас.

- Прошу разрешения, постучал я в косяк открытой двери каюты капитана.

- Да, заходите. Это – агент, мистер Мацуока и у него есть для вас информация.

- Драсбуйте, - с явным удовольствием произнес симпатичный японец лет тридцати, подавая мне руку.

- Охаё гозаимас, - не преминул и я блеснуть своими познаниями в японском.

- Хай! Охаё, - широко улыбаясь, ответил он и я понял, что контакт состоялся.

На этом мои познания в японском, а его в русском и закончились, разговор продолжился в обычном порядке, на английском. Оказалось, что мое судно, «Комсомолец Приморья» изменило ротацию, то есть очередность заходов в порты и будет в Иокогаме только через трое суток. Завтра к обеду оно приходит в Кобе.

Мацуока - сан сказал, что у него есть дела в Кобе и он готов отвезти меня туда на своей машине, если я не против. Выбора у меня не было, да и прокатиться по Японии с ветерком было заманчиво! Выезд назначили на полдень. Взяв паспорт моряка и остальные мои документы, он уехал в город, оформлять в иммиграционной службе мой переезд в другой город. Выезд был назначен на полдень. Примерно к семи часам вечера мы должны были быть на месте.

Все новое ново только сначала. Уже через полчаса поездки все стало обычным. И фанерные полицейские, стоящие на битком забитых машинами улицах огромного города, и двухэтажные дороги-эстакады, летящие над крышами домов, и аккуратные, красивые, словно игрушечные домики с рисовыми полями вокруг и фантастические спирали многоуровневых развязок. Все это стало казаться нормальным и обычным. Время от времени Мацуока рассказывал о том, что мы проезжали и эта информация, не задерживаясь в моем сознании, улетала в открытое боковое стекло. Было как-то спокойно, надежно и уютно на этой великолепной скоростной дороге. Машина неслась, не качаясь и не трясясь. Скорости не чувствовалось и если бы не стрелка на спидометре, застывшая на отметке 120, можно было бы усомниться в том, что она столь высока. Единственное, к чему я так и не привык – это то, что мы ехали по левой стороне! Да, в Японии, как и в Англии, левостороннее движение.

Часа через два мы въехали в очередную деревушку, ничем не отличающуюся от множества остальных и наша машина свернула на узкую улочку. Метров через сто мы остановились возле небольшой, в японском стиле харчевней. О том, что это именно она, говорили два больших, продолговатых красных фонаря с черными иероглифами, висевших по бокам от входа, да витрина у входа с образцами того, чем здесь кормят, на тарелках. Из всего, что я видел, знакома мне была только лапша «Рамен». На нее я и показал. Мацуока засмеялся и сказал, что почти все русские почему-то всегда на нее показывают. Тогда я сказал ему в ответ, что я отказываюсь от своего выбора и полностью полагаюсь на его вкус. Он поклонился и поблагодарил за оказываемую ему честь.

Когда мы сели, перед нами беззвучно возник пожилой японец, скорее всего хозяин харчевни. Мацуока долго что-то говорил пожилому японцу и тот только кланялся и произносил обычное в Японии «хай». Когда хозяин ушел, симпатичная японочка принесла пару бутылок пива, чайничек с зеленым чаем, маленькие чашки и стаканы. Поклонившись, она улыбнулась и исчезла. Я с удовольствием пил светлое, очень вкусное пиво, а Мацуока – зеленый чай. Минут через пятнадцать на столе появилось большое блюдо с разной снедью явно морского происхождения, пиалы с жидким супом бело-кораллового цвета, рис и палочки. Посмотрев, как я взял палочки, он сказал пару слов хозяину, стоящему в отдалении и тот, улыбаясь, принес мне вилку. В пиале была короткая фарфоровая ложечка странной формы, оказавшаяся довольно удобной.

Обед был просто замечательный и я понял, что до вечера точно доживу, а утром – посмотрим. В кармане у меня была пара тысяч иен, мои командировочные.

Дальнейший путь я честно проспал. Просыпался пару раз и, по требованию выпитого пива, мы останавливались. Туалеты всегда были как раз там, где они были нужны и все до единого в удручающе-однообразном, великолепном состоянии.

Долго ехали по таким же, как и в Иокогаме, забитым машинами улочкам. Припарковавшись в маленьком, примерно на четыре-пять машин, дворике с красиво обрезанным кустарником по периметру, мы вошли в небольшой двухэтажный дом. Это была совсем небольшая, явно семейная гостиница. Хозяин и хозяйка, улыбаясь и постоянно кланяясь, предложили нам сесть. Тут же на столе появились две чашечки кофе. Мацуока подал им мои документы и что-то объяснил на словах. Они, постоянно кивая, выслушали и хозяин подал Мацуоке ключ с брелком.

Допив кофе, мы встали и по скрипучей деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Первая же дверь в узком коридорчике была наша. Номер был вполне скромным - маленький душ с туалетом, большая кровать с тумбочкой, встроенный шкаф и кресло у маленького журнального столика. Я ожидал увидеть что-то иное, в японском стиле, но это была явно гостиничка европейского типа.

Мацуока сказал, что мои вещи вряд ли мне понадобятся в номере, потому что все, что мне необходимо, в номере есть – туалетные принадлежности, халат, тапочки. Решили, что вещи останутся в его машине. Уходя, он сказал, что через час вернется и мы поедем ужинать, если я не против. Я был не против.

Через час я спустился вниз и вышел во дворик. Мацуока был уже там, но машина была другая. Из нее тут же выскочил довольно молодой японец.

- Мистер Асата-сан, ваш агент в Кобе, - представил японца Мацуока.

Ресторанчик был небольшой, но, как мне показалось, довольно дорогой. Мы прошли в глубь полутемного зальчика с несколькими столиками и барной стойкой. Людей было мало. Тихо играла мелодичная японская музыка. Перед нами была красивая деревянная лестница с резными перилами красного дерева. Поднявшись по ней, мы оказались в довольно большом помещении. Там нас приветствовала японочка в кимоно. Пол покрыт циновками. Японцы разулись и прошли к низкому столику в центре. Я сделал то же самое.

Под столом было углубление. Как мне потом объяснил Мацуока, это традиционное устройство стола. В традиционных японских домах, сделанных из деревянных каркасов, обтянутых либо бумагой, либо циновками, отопления практически не было и поэтому угли из очага насыпались в жаровню и ставились в углубление под столом. Скатерть со стола покрывала ноги сидящих и там, под столом становилось жарко.

На столе стали появляться блюда. Не буду описывать все, что там было, но мне больше всего понравилось то, что называется «скияки». Наверняка существует множество рецептов этого традиционнейшего национального японского блюда, но речь не об этом. Сам процесс просто завораживал! Перед каждым из нас поставили маленькую, в половину тетрадного листа, газовую плиточку с мелкой решеткой сверху. Плитки подключили тонкими шлангами к краникам в центре стола. Пламя было небольшое и ровное по всей площади под решеткой. Каждому поставили по красивой прямоугольной тарелке с тонкими ломтиками мяса с прожилками. Оно явно было подмариновано в чем-то. Процесс состоял в том, что нужно было взять палочками ломтик и положить его на решетку. Через пятнадцать-двадцать секунд перевернуть его и потом, не ожидая, когда он остынет, еще шипящим отправить в рот! Все это запивалось вкуснейшим горячим саке, наливаемым из маленьких глиняных кувшинчиков глиняные, чуть больше наперстков, рюмочки. Всякие солености и маринованости на блюдах только раздразнивали аппетит, а мясо было потрясающе вкусным! Настроение – супер! Много говорили. Практически ни о чем. В гостиницу я вернулся почти в полночь. Завтра за мной приедут в полдень. У меня есть свободное время до обеда. Зачем оно мне, подумал я, засыпая.

Ровно в полдень машина Асаты въехала во дворик и мы тут же поехали в порт. На мое замечание о том, что мы ничего не сказали в гостинице, он ответил, что все нужные документы и условия были оговорены вчера и больше никто никому ничего не должен. Узнав, что я не сдал ключ, он взял его у меня и сказал, что завезет им его позже.

Судно только подходило к причалу. Мы сидели в машине и, не выходя из нее, наблюдали за швартовкой. Когда подали трап, к нему подъехали власти. Мы тоже подъехали к трапу и Асата подал мои документы офицеру. Прочитав их, тот кивнул, сказал что-то другому офицеру и ступил на трап. Следом пошли и мы.

Стандартное «разрешите войти, представиться и т.д.» заняло буквально одну минуту.

- Алексей Иванович, - без вступлений начал говорить капитан, - времени у вас очень мало и поэтому сейчас зайдите к старпому, сдайте ему документы и идите ко второму, начинайте принимать дела. До Нагои, где он сойдет с борта, у вас есть возможность двое суток днем и ночью задавать ему любые вопросы, а в дальнейшем вы будете задавать их мне. Учитывая, что вам наверняка не захочется задавать мне слишком много вопросов, постарайтесь назадавать их побольше второму помощнику.

- Я понял. Могу идти?

- Да, идите.

Кивнув на прощание Асате, выхожу из каюты капитана и вижу знакомое лицо. Это - Третий, с которым я стоял вахту в позапрошлом году, на преддипломной практике.

- Привет, студент! Никак, это ты меня будешь менять?

Да, это я, Николаич!

- Ну, ты даешь! Это как ты успел меня догнать-то?

- Потом расскажу – случай все, просто случай!

- Понятно… Ладно, потом расскажешь, а сейчас пошли работать, а то времени у нас действительно слишком мало.

Бумаги, бумаги, бумаги … Море бумаг на этой линии у второго, потому что груз на линии идет очень разный и мелкими партиями. А кроме того, все это нужно уложить, отделить и так, чтобы к нужному порту нужный груз оказался свободным, не заваленным другим грузом… И все это при том, что в каждом порту идет и погрузка, и выгрузка…Скучать не придется, понял я.

Николаич время от времени бегал на палубу, взглянуть, как там идут дела. Японцы уже работали на три трюма. После ужина мы снова было зарылись в бумаги, но раздался звонок.

- Да, Второй, - взял трубку Николаич, - когда? Понял, бегу!

- Что случилось?

- Шкентель на втором трюме лопнул, Третьего придавило.

- Ну вот, - подумал я и холодок пробежал по спине, - и здесь началось!

(Виктор Федоров. См. Персональный сайт victorf.ru)