Сарафан. История сарафана

Термин «сарафан» впервые появляется в русских письменных источниках в XIV веке. Упоминание о его существовании встречается на страницах Никоновской летописи 1376 года. «Сарафаном», «сарафанумом» называется в ту пору не женская, а мужская одежда, напоминающая по покрою кафтан, то есть длинную распашную, расширенную книзу одежду с длинными рукавами. Носились они как в княжеском, так и боярском быту. В перечислении одежд царя Михаила Федоровича упоминается: «сарафан объярь червчета… сарафанец теплой тафта лозорева». И только в конце XVII века это название применяется в описании женской одежды, очень похожей на мужскую, но уже без рукавов, хотя иногда встречались женские сарафаны и с ложными, откидными рукавами.

Происхождение самого названия ведется от персидского слова «сарапа», что означает одетый «с ног до головы». На Востоке сарапа считалась почетной одеждой. Да и на Руси сарафан первоначально встречается далеко не во всех слоях населения. Существует предположение, что он появился в женском гардеробе как церемониальная одежда при царском дворе Ивана IV. С его пирамидальным, конусообразным силуэтом связывалось представление о единении Руси.

С течением времени новый вид одежды с колышущимися складками широкого подола приобретает все большую популярность. В центральных и северных районах в сочетании с рубахой он становится основным типом национальной одежды. В южных же губерниях сарафану не уступает первенства более древняя национальная одежда — понева, носимая на бедрах поверх рубахи. Так и сосуществуют в селах Воронежской, Курской, Смоленской и других губерний эти две основные разновидности национальной русской одежды.

Кроме Русского Севера, Карелии и центральных областей, сарафан распространился на Урале и в Сибири. Часто встречался в костюме казачек.

Переливающиеся цветные и однотонные шелка, штофы, блестящая полупарча и другие дорогие ткани покупались для сарафанов купчихами, зажиточными крестьянами. В менее зажиточных семьях шились сарафаны-«кумашники» из красного ситца или сатина, «кита-ешники» — из синей шерсти. У крестьянок Вологодской, Архангельской губерний особой любовью пользовался «набивник», выполненный из домотканого полотна с набивным узором по синему фону с яркими оранжевыми ягодами — «оживками». В вятских селах брали для сарафанов цветную домотканую клетчатую материю — «пестрядь».

Для окраски тканей использовали природные красители. Красный цвет получали при помощи коры марены. Корой березы и настоем жженого кирпича окрашивали ткани в темно-красный цвет. В зеленый красили отваром из коры лиственницы или травы пряжу для вышивки и узорного ткачества.

Цвет — одна из характерных особенностей сарафана той или иной области. Другая — покрой, насчитывающий множество разновидностей. Практически в каждой губернии можно встретить местные варианты, непохожие на соседние.

Самый древний вид — косо-клинный сарафан на широких лямках или проймах. Его шили из двух прямых полотнищ (переднего и заднего) и соединяли по бокам клиньями, а ворот и пройму вырезали из прямого куска. Такие сарафаны в Тверской губернии назывались костоланами. В северо-западных районах (Новгородской, Олонецкой, Псковской и др.) носили более закрытые — «глухари», или шушуны.

Самыми распространенными в XIX веке во всех губерниях стали косоклинные сарафаны с застежкой по центру переда (иногда ложной). К двум передним и одному заднему прямым полотнищам пришивали боковые скошенные клинья, сильно расширявшие подол. В Ярославских краях именовали такой сарафан ферязью (по аналогичному силуэту церковной одежды), в Московской — саян, а в Смоленской — сорококлин. Еще встречались семиклинники, клин-ники, широколямошники и пр. Особенно модным на рубеже XIX—XX веков считался «круглый», или «московский», состоящий из пяти-шести прямых полотнищ, собранных на узкой обшивке с узкими лямками.

Все эти виды сарафанов носили как незамужние девушки, так молодые и пожилые женщины. По возрасту выбирался цвет ткани и отделка — из тесьмы, золотого кружева, лент, филигранных пуговиц и т. д. Но самыми красивыми по праву во всех губерниях считались свадебные сарафаны. Для них специально готовились особые материи и обязательно красного цвета. Потому что красный сарафан считался на Руси символом супружества. Не случайно в знаменитом романсе А. Варламова девушка, обращаясь с просьбой продлить ее вольную жизнь, умоляет: «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан...»

Особо роскошные свадебные сарафаны шились в семьях бояр и зажиточных крестьян Русского Севера. Среди жителей Каргополья до сих пор хранится легенда о «золотых» сарафанах из шелковой белой материи с вышитыми золотыми нитями цветочными узорами. Невест, наряженных в такие сарафаны, прозывали «золотыми девками».

После петровских преобразований в сфере одежды, запрещавших всем, кроме податного населения, носить сарафаны, отношение к национальной одежде изменилось при Екатерине П. Был издан указ, по которому в особо важных случаях, будь То свадьба или Новый год, дамы должны появляться при дворе в русских платьях.

А во время Отечественной войны 1812 года женщины появляются в сарафанах даже на балах. Вошли в моду прямые, слегка расширенные книзу сарафаны на узеньких лямочках. Их подпоясывали высоко под грудью, подражая светской моде. Тогда писали: «Дамы отказались от французского языка. Многие из них, почти все оделись в сарафаны, надели кокошники и повязки».

Песня "Не шей ты мне матушка"

Не шей ты мне матушка

«Не шей ты мне, матушка, Красный сарафан,
Не входи, родимая,
Попусту в изъян!
Рано мою косыньку
На две расплетать!
Прикажи мне русую
В ленты убирать!
Пущай, не покрытая Шелковой фатой,
Очи молодецкие Веселит собой!
То ли житье девичье,
Чтоб его менять,
Торопиться замужем
Охать да вздыхать?
Золотая волюшка
Мне милей всего —
Не хочу я с волюшкой В свете ничего!»
— «Дитя мое, дитятко,
Дочка милая!
Головка победная,
Неразумная!
Не век тебе пташечкой
Звонко распевать,
Легкокрылой бабочкой
По цветам порхать!
Поблекнут на щеченьках
Маковы цветы,
Наскучат забавушки —
Стоскуешься ты!
А мы и при старости
Себя веселим:
Младость вспоминаючи,
На детей глядим.
И я молодешенька
Была такова,
И мне те же в девушках
Пелися слова!»

(Галина Широкова, "Очаг")