7. Еще не вечер

Минут через двадцать усатый вернулся и, развалившись на диване в штурманской, закурил что-то очень вонючее.

- Ну, вы даете, ребятки! Капитана у них нет, старпома тоже. Слышь, Толян? Мы, оказывается, во время подоспели!

- А куда делись-то ?

- Одного зеки беглые замочили, другой сам загнулся.

- А кто командует кораблем?

- А второй помощник, пацан совсем. Да и вообще, детский сад какой-то. Эй, штурман, - крикнул он мне, - а тебе сколько годков-то?

- Двадцать три… почти.

- Во, Толян, видишь? Аксакал у нас тут правит! Ты уж повежливее с ним, не то обидится ненароком!

- Да буду, буду я вежливым… - буркнул тот.

- Ну, да ладно, а теперь о деле. Значит, так, - обратился усатый ко мне, - Твоя задача – править куда скажут. Попытка установить связь с кем-нибудь будет пресечена самым серьезным образом. Если хочешь состариться нормально, детей настряпать и с внуками повозиться, не будешь делать глупости. Обмануть меня не удастся, так что правь точно и аккуратно.

- Понял, - ответил я, глядя на экран радиолокатора.

- Ну, вот и хорошо, что понял.

- А как насчет отдыха? Я тут вроде бы как уже десять часов на вахте.

- Отдыхать будем потом, когда дело сделаем.

- Ага… а если засну вдруг.

- Ничего, тогда я развлеку тебя. Я хорошо умею это делать. Можешь быть уверен – больше не захочется спать!

Второй сменил меня только утром. Что ни говори, а двенадцать часов ходовой вахты – это многовато. И при четырехчасовой, обычной ходовой вахте устаешь, а три подряд буквально выжали из меня все силы. Даже обрадоваться не было сил.

- Иди отдыхай, - сказал Второй.

- Что с экипажем, - спросил я, но наша попытка поговорить тут же была пресечена Толяном.

- А ну, разошлись! Сдали вахту и все, нечего тут базарить.

- Иди в свою каюту, - сказал мне усатый, - и чтобы я не видел тебя нигде, иначе мы с тобой очень близко познакомимся!

- И на завтрак нельзя сходить?

- Ты мне надоел уже. Толян, своди его вниз, пусть там кусок чего-нибудь возьмет и сразу в каюту.

Толян повел меня вниз, в столовую. Там сидели пятнадцать человек, то есть все кроме вахты. У входа Видно было, что они просидели здесь всю ночь. Один стол был накрыт. Лида вынесла из буфета чайник с кофе, масло, сыр, колбасу. Улыбнувшись мне, она встала у двери в буфет и, спрятав руки под фартук, осталась так стоять.

Сев рядом со мной, Толян тоже налил себе кофе и сделал несколько бутербродов, чтобы взять их с собой.

- Давай, жуй в темпе и пойдем, - сказал он мне.

Я ел и смотрел на присутствующих. Что-то меня настораживало… И тут я понял что – в столовой, когда судно на ходу, были оба радиста! Наверняка, они оба были здесь всю ночь и это был наш шанс на спасение! Реальный, совершенно однозначный шанс!

Все дело в том, что судно на ходу обязано в определенные часы выходить на «явки», то есть связываться с радиоцентром, давая свои координаты. Кроме этого, судно обязано в определенное время давать так называемую «диспетчерскую радиограмму», то есть давать в пароходство более развернутую, кодированную информацию и том, что делает и как. В случае, если это не будет сделано в нужный момент, поднимается тревога и начинается поиск судна!

Когда, обжигаясь, я допил свой кофе, Толян поднялся и жестом показал, чтобы я вставал и шел за ним. В каюте он забрал у меня ключ и закрыл каюту снаружи.

Проснулся я от того, что судно немного покачивало. На часах было около половины первого. Нужно пообедать и Второго подменить. Выглянул в иллюминатор. На море были небольшие барашки, значит ветер четыре-пять – 5 баллов. Часа через три-четыре такой ветер нагонит волну. Небо было затянуто тучами. Умылся, оделся и позвонил на мост.

- Иди обедай и меня сменишь, сказал Второй.

Обед был также накрыт в столовой. Человек с автоматом, радисты, комиссар, женщины были здесь же. Деда с мотористами и боцмана с матросами там не было. Видимо, им все же разрешили заниматься своими делами. Подавала дневальная. Поднявшись на мостик, нашел там все в том же состоянии – усатый с Толяном и второй у карты.

- Похоже, циклончик подходит, - сказал Второй, - боцман с моряками на палубе, крепят все по штормовому. Дед в машине то же самое делает. Ладно, пойду пообедаю и вернусь.

- Да я отдохнул уже, если что нужно – делай, я здесь буду. Курс без изменения?

- Да, курс прежний. Тогда стой, а я там гляну, что и как.

- Карту погоды брали?

- Нет, не дали.

- Зачем тебе карта? – вмешался внимательно слушавший нас усатый.

- Так хотелось бы посмотреть, что за циклон. А может быть, бежать уже нужно и под островом прятаться?

- Ишь, какие пугливые попались! Никаких островов. Вперед и только вперед! – сказал усатый.

- Как скажете, - сказал Второй и вышел из штурманской.

Часа через два волнение усилилось. Ветер теперь свистел и достигал силы в шесть-семь баллов. Судно на качке кренилось до десяти градусов. Авторулевой стал плохо справляться. После небольших препирательств с дремлющим на диване усатым, позвонил боцману, чтобы прислал на мост матроса.

Это был коренастый крепыш и весельчак со смешной и совершенно не подходящей к его виду фамилией Синичкин. Несколько удивленный выбором боцмана, я поставил его на руль. Этого моряка боцман никогда не ставил на вахту, предпочитая держать в рабочей команде, на палубе.

К вечеру море разгулялось серьезно. Волны были высотой метров шесть, ветер достиг силы в восемь баллов и ревел в снастях. Судно с пустыми трюмами вело себя совсем иначе, чем в грузу и, резко зарываясь носом, раз за разом начало принимать воду на палубу. Качка усиливалась и крен достигал теперь уже пятнадцати градусов. Качка становилась стремительной.

Толян вышел на крыло и высунул голову на ветер. Ему явно было плохо – укачался, бедолага. Усатый встал и подошел к лобовому иллюминатору.

- Ну и как, долго это все будет продолжаться? - спросил он у меня.

- Так все еще только начинается! Еще не известно, что дальше будет.

- Ты ладно, пугать решил, что ли?

- А чего мне пугать-то? Шторм и шторм, ничего необычного. А вы что, никогда не бывали в шторм в море?

- Твое-то какое дело, бывал или не бывал! Ты, знай, правь и нечего тут мне допрос устраивать!

- Да молчу я. Оно мне надо?

- Вот и молчи себе, пока язык-то не подкоротили, - с раздражением буркнул усатый.

Тем временем, Толян уже перегнулся через релинги, высунув голову за борт. Морская болезнь вступала в основную стадию.

- Эй, ты чего там? – крикнул усатый. Анатолий поднял руку, давая понять, что все слышит, но поднять голову так и не смог, кашляя и отплевываясь, продолжая свое дело. Через пару минут он вошел в рубку.

- Здесь я. Что-то мутит меня. Может, съел чего? На крыле я буду.

- Говорил же тебе, чтобы не жрал столько вяленой рыбы, а ты накинулся как с голодухи.

- Да вроде свежая, вкусная была.

- Ага… вкусная… Вот и стой там на крыле, проветривайся!

Стемнело. Судно теперь уже просто швыряло. Крен достигал двадцати градусов. На ногах было трудно стоять, приходилось держаться за поручень у лобовой переборки обеими руками. Толяну было совсем худо, он уже не отходил от релинга. Похоже, усатый был не в лучшем состоянии.

- Иваныч, похоже наш шанс, а? - прошептал матрос, когда усатый тоже вышел на крыло.

- Что ты имеешь в виду?

- Так я же в ВДВ служил, кое-что умею. Давай договоримся. Как только кашляну два раза, мигом меняй меня у руля, а я знаю, что делать.

- Договорились. Раздался звонок. Усатый вошел в рубку и сам взял трубку.

- Да, слушаю… Ну и что?... А мы что, на Гаваях находимся? Точно так же, как и всех качает… Терпи, говорю! … Куда отпустить? Я тебе отпущу! Сейчас спущусь.

- Толян, смотри тут как следует! – крикнул он, но ответа не последовало. Усатый вышел с моста и было слышно, как он чертыхался там, на крутом трапе, видимо оступившись.

- Иваныч, быстро! Давай!

- Передав мне руль, он кошкой метнулся на крыло и через несколько секунд вернулся.

- Что, нет его там?

- Ага, теперь уже нет.

- Не понял, он ушел куда?

- Ох, Иваныч, ну ты даешь! Ушел, ушел Толян! Вредно так сильно укачиваться!

- Ты его…

- Ага…- ответил он и тяжело стукнул по палубе. Этот жесткий звук вместе с бряканьем металлических деталей ни с чем не спутаешь – это был звук оружия.

- Ладно, рассусоливать некогда. Начали – дальше делать нужно. Ты, Иваныч, рули, а я покараулю этого борова. Он старший. Его положим – легче будет. Тех троих легче будет…

- Он со света войдет и с минуту ничего не будет видеть, - сказал я, - там, за дверью выключатель, весь свет на трапе включи, а в штурманской выключи настольную лампу над картой – она с оранжевым стеклом. В таком свете адаптация к темноте почти мгновенная.

Усатый вернулся минут через десять. Открыв дверь, он замер, глядя со света в рубку.

- Скорее закрывайте, впереди же ничего не видно. Там кто-то встречный, как бы не столкнуться! – импровизирую я.

- Ладно, чего раскричался! Толян, иди сюда! – крикнул усатый, сильно хлопая дверью.

Глухой удар, стон и звук падающего тела.

- Сейчас, как же… бежит твой Толян, спотыкается. Укачался сильно, рыбы наелся…- бурчит Синичкин, - Иваныч, пока он отдыхает, кончик нужен – связать бы его.

- Возьми под диваном в штурманской – там линь есть капроновый, отличный.

- Ага…

- Ну вот, клиент готов, - сказал он вскоре, выволакивая усатого на крыло. - Оставляю тебе, Иваныч, один ствол. Сумеешь, ежели чего?

- В училище, да на военных стажировках стрелял на стрельбище.

- Ну и ладно. Так что, будь начеку! Ну, я пошел. Надо бы с остальными пообщаться.

Минут через двадцать на мост влетел Второй. Возбужденный, он хлопнул меня по плечу.

- Ну, вы и молодцы, Иваныч!

- А что я? Это моряк, Синичкин все сделал. Он молодец!

- Да я знаю, он все рассказал. Один бы он ничего не смог. Молодцы! Где усатый?

- Да вон он, на крыле лежит.

Второй взял фонарь и вышел на крыло.

- Эй... Да он же обделался весь. Укачался, бедолага! Переверну – ка я его на пузо и пускай страдает себе потихоньку. Синичкин постарался на славу – не развяжется!

Дверь в рулевую открылась и в нее заглянул начальник рации.

- Есть связь!

- Бегу, - ответил Второй.

Еще через час на мост поднялись комиссар, боцман и стармех.

- Ну, будем считать, что и эту задачу решили, - сказал боцман.

Осветив рулевую, вошли Второй и начальник рации.

- Все в сборе, - сказал Второй, - можно начинать совещание. Я получил указание следовать на Сахалин, в Корсаков и сдать там этих орлов. Где они, кстати?

- Трое связаны и закрыты в кладовой прачечной, а четвертый – на крыле лежит, - ответил боцман.

- Насчет четвертого знаю, а почему именно в кладовой прачечной?

- Так там же по проекту камера-карцер и все приспособлено для этого, - ответил стармех, - у меня уже была возможность узнать это, когда три года назад везли преступника.

- Понятно. Как они, сильно помяты? - спросил Второй.

- Да нет, они от неожиданности даже про оружие забыли, да и поукачались напрочь! Да и ребята чуток приложились, конечно… Так, для острастки, чтобы не повадно было, – ответил боцман и даже в темноте, по его тону чувствовалось, что он довольно улыбается.

- Так что, собирать экипаж будем или завтра? – спросил комиссар.

- Думаю, что это тот случай, когда на нас не обидятся за беспокойство среди ночи.

Дверь штурманской открылась и вошел второй радист с метеокартой. Все переместились туда. Мощный тропический циклон цеплял нас довольно серьезно. Прятаться было уже поздно – мы не успели бы дойти до ближайшего острова.

- Будем штормовать, - сказал Петрович, - держаться против волны. Если начнет сильно бить – сбавим обороты. Иваныч, я схожу вниз - кофейку выпью и поднимусь, сменю тебя.

- Понял, - ответил я, почему-то только после этих слов ощутив усталость, которая буквально валила меня с ног.

Резко зазвонил телефон. Второй взял трубку.

- Слушаю. Ну и что же, что кричат. Мы их не приглашали. Дайте им ведро и воды, пусть пьют и… Как соленая? Понял… Хорошо, сейчас разберемся.

- В системе пресной воды – забортная, сказал он, - расход у нас идет из форпика.

- Значит - водотечность в танке, - мгновенно среагировал я, представив себе мысленно схему танков, висящую в коридоре, недалеко от моей каюты, - форпик – самый, что ни на есть, носовой танк.

- Точно. А мы уж думали успокоиться и отдохнуть. Вот и новая вводная подоспела… Стармеха и боцмана на мост.

- Понял.

- Что на этот раз? - с порога спросил стармех, пропуская вперед боцмана.

- Водотечность, - ответил Второй, - в форпике забортная вода.

- А в трюмах как? - спросил боцман.

Я мысленно представил себе эти колодцы – небольшие прямоугольные углубления с сетками-приемниками для специальных насосов по бортам на дне трюмов, куда стекает попавшая в трюм вода - отпотевания, дождь, неплотности люкового закрытия и, конечно же, вода в случае получения пробоины. Нормальное состояние их – сухие. Если в них вода – есть о чем подумать всем…

- Вот сейчас и будем выяснять, как в трюмах, - ответил Второй, - Дедушка, спускайтесь в машину и попробуйте выкатать воду из льял всех трюмов по очереди. Степаныч, все льяльные колодцы в трюмах почистили после выгрузки?

- Ну да, плотник все колодцы прошел, приемные сетки почистил. Все сухие были.

- Тогда начнем.

- Мостик машине, - раздался минут через пятнадцать голос стармеха в динамике.

- Слушаю, - взяв микрофон, ответил я.

- Льяла первого трюма чистые и сухие. Насос сорвал через пару минут. Во втором трюме правый колодец забит. Из левого минут десять качаем, не срывает.

- Та-ак, в трюме вода. Нужно смотреть, что там… Если не очистим колодец, одним можем не справится. Степаныч, кого пошлешь? – спросил Второй, обращась к боцману.

- Сам пойду. Возьму плотника – его это дела.

- Добро, Степаныч. Только осторожее, прошу тебя! И так достаточно всего уже в этом рейсе, чтобы еще что-то… Возьмите фонари. Если что – сигнальте! Мы включим громкую трансляцию на палубу – ответим голосом.

- Не волнуйся, все будет хорошо, ответил боцман.

- Будете готовы – позвоните, - сказал Второй вдогонку боцману .

- Иваныч, включи палубное освещение, посмотрим как волна идет…

Волны были крутые и просто огромные. Метров десять, не меньше. Судно, как поплавок, то взлетало на гребень, то проваливалось меж двух валов, черпая огромные массы воды носом. Превращалась в водопад, вода стеной падала на палубу и пенным потоком горной реки неслась по палубам, готовая сокрушить на своем пути все, что ослабло или плохо закреплено. Время от времени судно кренилось и тогда масса воды перехлестывала через фальшборт, мгновенно заполняя пространство между полутораметровым стальным фальшбортом и таким же комингсом трюмных люков. О том, что будет с человеком, попавшим в этот водоворот, страшно было даже подумать. А боцману с плотником предстояло идти именно туда, на палубу.

- Иваныч, скажи стармеху, пусть еще оборотов пять сбавит… Все чуток поменьше будет заливать.

- Есть, пять оборотов сбавить, - отвечаю я и звоню в машину.

Вглядываюсь в зеленый луч радара, бегающий по кругу из центра, но ничего кроме засветки от волн и низких туч не вижу. Судов нет. До островов далеко – радар не достанет, да и нет смысла жаться в такую погоду к скалистым, опасным островам.

На тамбучину между вторым и третьим трюмом упал свет фонаря. Через мокрый, засоленный иллюминатор вглядываемся вниз. В промежутках между двумя волнами, один запрыгнул с палубы на люк третьего трюма, за ним и второй. Быстро перебежали к тамбучине, забрались на нее и спустились на второй трюм. Все понятно – идут по центру, чтобы не попасть под волну с борта. Главное и самое сложное будет – попасть в тамбучину между первым и вторым трюмами. Дверь в тамбур находится в самой опасной зоне – справа. Наблюдаем, как они быстро выскочили к двери и кувалдами выбивают деревянные клинья, которыми заклинены задрайки на стальной двери. Судно глубоко ныряет и все во мне сжалось – успеют ли…

Успели! Нырнув в пространство между тамбучиной и комингсом трюма, они пережидают поток и вновь выскакивают с кувалдами. Все, дверь распахнулась. Боцман нырнул в нее, а плотник что-то замешкался. Судно в очередной раз зарывается носом. Плотник захлопывает дверь и одним рывком, уже по колено в пенной воде, ныряет за тамбучину. Как только вода схлынула, он подскакивает к двери и, открыв ее, быстро входит и захлопывает ее за собой.

Минут через пять дверь приоткрывается и оттуда морзянкой мигает фонарь. Читаем вслух «О» «К».

- Ну и славно, - говорит Второй, - ответь им и скажи деду, чтобы попробовали сейчас откатать из льял первого трюма. И еще скажи, пусть перейдут на расход пресной воды из кормовых танков.

Вскоре из машины сообщили, что из обоих колодцев взяли нормально и насосы сорвали. Теперь все было ясно. Трюм сухой, водотечности в нем нет. Тем временем, боцман с плотником начали обратный путь.

Выйдя из тамбучины, они стали забивать клинья в задрайки. Если бы я не знал, что вода обладает такой силой, что легко открывает эти задрайки, если их не заклинить, я бы подумал, что они рискуют зря… Быстро забив парочку клиньев, они метнулись к комингсу, успев увернуться от очередной стены воды. Перебежав через второй, затем через третий трюм, они замерли, прежде чем спрыгнуть вниз, на палубу. Переждав, когда схлынет поток, несущийся с бака, плотник спрыгнул вниз. Он не успел сделать шаг, когда судно, накрененное на этот борт, вдруг зачерпнуло бортом и мощная порция воды обрушилась туда, где он стоял. Когда вода схлынула, плотника не было видно. Боцман спрыгнул вниз и кинулся под трап. С мостика не было видно, что там, но было видно, как сверху туда же метнулись две фигуры. Через какие-то секунды наверх по трапу подняли плотника. Я позвонил доктору, чтобы он подошел туда, вниз.

- Выруби палубное освещение. Я - вниз, - сказал Второй, выходя из рубки.

Вернулся он минут через десять

- Как плотник, -спросил я?

- Нормально. Ногу вывихнул, да синяк на все плечо. До свадьбы заживет! Ладно, Иваныч, иди отдыхай. Как проснешься – сменишь меня.

- Понял. Журнал утром запишу. Спокойной вахты !

- Спасибо, отдыхай.

Утром я сменил Второго. Слева виднелся еле различимый силуэт острова. Это был пролив. Мы входили в Охотское море. Волны были уже не такими крутыми, хотя и довольно еще большими. Это была длинная, пологая зыбь. Тучи неслись так же низко, темными рваными клочьями , однако чувствовалось, что вот-вот на небе появятся просветы.

На следующий день мы пришли в Корсаков. Сразу по приходу к нам подошел катер с военными. Весь день шло разбирательство. Всех вызывали по одному в каюту первого помощника, где подолгу расспрашивали обо всем случившемся. Почти весь экипаж высыпал на палубу возле трапа, когда солдаты с автоматами выводили захватчиков. Вид их был жалок…

По радио, еще до подхода, был заказан водолазный осмотр и вскоре к нам подошел серенький катерок. На корме у него была устроена как бы вешалка для огромных резиновых водолазных костюмов. С мостика я наблюдал за одеванием водолаза. Четверо человек растянули в верхней части костюм и человек в теплом вязаном белье влез во внутрь. Затем ему надели большой латунный шлем с небольшими круглыми иллюминаторами и стали надевать грузы – большие свинцовые бляшки. На ногах также были очень тяжелые свинцовые башмаки. На палубе катера запустили компрессор, который и будет подавать ему воздух.

Вскоре водолаз спустился по трапу на корме катера в воду. За ним тянулся шланг и тонкий кончик. На поверхности воды время от времени всплывали большие пузыри. Катер перетягивали вдоль борта по мере продвижения водолаза от носа к корме. Часа через три старшина катера принес на мост акт осмотра. Оказалось, что в форпике есть вмятина, а в ней - пробоина примерно со спичечный коробок. Собрались на мосту и, после небольшого обсуждения, приняли решение – поставить цементный ящик. Для этого на следующий день решили провести учение по борьбе за живучесть с заводкой пластыря.

Вечер был тихий. Мерно, практически незаметно шумел вспомогательный двигатель в машинном отделении, давая свет и все остальные удобства. Второй позвонил на мост и сказал, чтобы я спустился к нему. Стукнув, вхожу. На столе - коньяк, две рюмки и большая тарелка с нарезкой.

- Садись, Иваныч. Давай выпьем по стопочке.

- Давай. Наверное мы уже заработали с тобой это!

- За что выпьем?

- Давай за капитана.

- И за старпома.

Выпив, мы долго молчали, а потом пошла спокойная, плавная беседа двух мужиков за бутылочкой хорошего напитка. Как-то потихоньку, шаг за шагом мы обсудили все, что случилось в этом рейсе и напряжение помаленьку спало, отпустило. Вскоре, однако, сказался недосып и переживания прошедших дней и мы оба ощутили почти непреодолимое желание уснуть и по возможности надолго.

- Все, Иваныч, -сказал Второй, - иди отдыхай, а я пойду на мост, в штурманской на диванчике вздремну. Матрос есть на вахте?

- Да, конечно.

- Ну и хорошо. Давай, спокойной тебе ночи. Завтра шебутной день будет.

Я не знаю, как и почему, но дальше случилось то, что случилось. Я стоял перед дверью с табличкой «Буфетчица»… Какое-то время я колебался – постучать или нет? И все-таки я понял, что должен это сделать, потому что не могу иначе и протянул руку к двери. В это самое мгновение она сама открылась. Рука моя повисла во воздухе.

- Здравствуй, Алешечка. Я ждала тебя.

- Я…

- Не говори ничего, я все знаю. Просто входи.

На столе стояли два бокала и бутылка вина.

- Лида, ты знаешь...

- Шшш, - сказала она, прикрыв мои губы кончиками прохладных, пахнущих чем-то сладким пальцами, - я все знаю. Ничего не надо говорить. Просто налей вино в бокалы и забудь обо всем на свете. Никого и ничего нет. Только ты и я.

А потом вновь было колдовство, наваждение и страсть. Я действительно забыл обо всем на свете, кроме этого чувственного водоворота, в котором сгорали все волнения и тревоги прошедших дней. Жар ее тела долго не мог уравнять жар моего, а когда это произошло, я провалился в мягкий, теплый и уютный сон.

Когда я проснулся, она была уже одета и сидела на диванчике, не отрываясь глядя на меня. Сладко потянувшись, я улыбнулся ей.

- Привет, Лидушка! Сколько я проспал?

- Привет, Алешечка. Не так уж и много, сейчас всего лишь пять утра. Вставай, одевайся. Сейчас - самое время нам поговорить немножко.

- Хорошо, я быстро.

- Не торопись, я никуда не уйду.

Минут через пять-семь я был умыт и одет.

- Сядь, Алеша и налей в бокалы.

- Ты такая серьезная…

- А я и хочу серьезные слова тебе сказать, мой дружочек.

- Ты меня пугаешь.

- Нет, все хорошо. Просто иногда нужно, чтоб слов не было вообще, а иногда без серьезных слов не обойтись.

- Хорошо, хорошо. Разве я против? За что мы выпьем в пять утра?

- А выпьем мы с тобой, Алешечка, за нашу последнюю с тобой ночь.

- Ты хочешь сказать…

- Да, я хочу сказать, что эта ночь была последней. По приходу во Владивосток я спишусь с судна и уволюсь из пароходства. Моя не очень долгая морская жизнь на этом закончится.

- А что ты будешь делать на берегу, куда хочешь поехать?

- Я бы не хотела об этом говорить, мой хороший.

- А почему? Разве я тебе совсем чужой? И вообще, ты не хочешь услыхать мое мнение обо всем этом?

- Твое мнение я знаю. И больше того, я знаю, что именно ты сейчас хочешь мне сказать. И я сразу отвечу тебе. Нет, Алешечка… не будет этого. Не буду я твоей никогда. Я останусь навсегда только в твоих мечтах и обещаю тебе, что очень скоро ты начнешь сомневаться, была ли я на самом деле в твоей жизни… А я и была и не была в твоей жизни. Была для того, чтобы ты хорошо знал, чего ты хочешь. Не была же потому, что я не хочу и никогда не буду мешать тебе. Ты скоро найдешь свою женщину и она будет чуточку мной. Ты будешь в ней узнавать какие-то мои черточки, но все равно это буду не я, это будет она – твоя любовь. И я тоже буду очень часто вспоминать тебя, мою такую сладкую, запретную любовь. И еще, я буду радоваться, зная, что заронила в тебя зернышко, которое уже прорастает и очень скоро окончательно сделает тебя настоящим мужчиной – счастьем для женщины. Для той, единственной, твоей.

- Лида… И все-таки, что будет с тобой? Я хочу это знать.

- Хорошо, я отвечу тебе. Я уеду домой, на родину. Там у меня есть маленькая дочь. Она сейчас живет с моей мамой, но я не хочу больше жить вдали от нее.

- И ты будешь там одна…

- Нет, я не буду одна. Со мной всегда будешь ты, со мной будут и другие настоящие мужчины, которые любили меня и которых любила я. То, что было дано мне, дается не каждой женщине и я счастлива тем, что у меня все это было. Мне хватит этой любви на всю мою жизнь. Не сомневайся в этом и не переживай за меня. Живи своей жизнью и помни меня. Это все, что я у тебя прошу, мой сладкий мальчик.

- Я понимаю тебя… Или, по крайней мере, стараюсь понимать…

- Ну, вот и умничка. И я рада, что ты еще раз подтверждаешь, что не случайно я тебя сразу увидела и выбрала. Ты – чудо на моем пути.

- Да уж… Чудо… в перьях.

- Лешечка, милый, улыбнись! Я хочу, чтобы ты помнил, что до самого прихода я буду смотреть на тебя и запоминать каждое мгновение, каждый твой взгляд. Так что, больше улыбайся мне и я буду радоваться этому! А сейчас мы выпьем это вино и ты пойдешь. Спокойно пойдешь, мой хороший и пусть тебя ничто не мучает и не тревожит.

- Ты меня поцелуешь? - спросил я, ставя бокал на стол.

- Нет. Иди, прошу тебя!

- Ухожу. Ты - ведьма… и я люблю тебя, – крикнул я уже в закрытую дверь.

Второй не удивился, увидев меня так рано на мостике. Отставив стакан с чаем, он кивнул в ответ на мое приветствие и показал на чайник. Молча отхлебывая чай, мы долго сидели на диване и я был благодарен ему за то, что он ни о чем не спрашивал.

Утром была нормальная работа. Все занимались своим делом. Судно готовилось к следующему переходу. Что-то красилось, что-то выправлялось. Сыграли тревогу по борьбе за живучесть и заделке пробоины. Завели под днище пластырь – большое , шпигованное многослойное парусиновое полотнище с тросами по углам, которыми и обтянули его с помощью грузовых лебедок. Теперь можно было откатывать воду из форпика и заделывать пробоину. Внутри, в днище форпика, на пробоину поставили цементный ящик – деревянную конструкцию на упорах, в которую залили специальный гидротехнический цемент, встающий за считанные часы.

Закончив с пробоиной, снова занялись обычными судовыми работами. Теперь мы просто стояли на рейде, в ожидании капитана-наставника, который должен был прилететь к вечеру из Владивостока. Часов в семь вечера к борту подошел катер, на котором был знакомый мне уже по оформлению на работу капитан-наставник. Поднявшись на борт, он прошел за мной в лоцманскую каюту свой чемоданчик и, повернувшись, внимательно посмотрел на меня.

- Занимайтесь своими делами, я все сам увижу, - сказал он, улыбнувшись неожиданно хорошей улыбкой.

- Понял, - ответил я и пошел на мост.

- Ну что же, сам так сам, - сказал Второй, выслушав мой доклад, - машину в постоянную готовность и боцмана на бак, снимаемся через пятнадцать минут. А я пойду пока с наставником познакомлюсь, да кофейку заодно выпью. Все будет готово – вира канат. Останется пара смычек – позови.

- Понял, останется две смычки в клюзе - позвоню.

Мерный стук звеньев якорной цепи, отдающийся дрожью по всему корпусу судна, странным образом успокаивал. Смятенные мысли, не дававшие покоя весь день, как-то уютно улеглись, на душе стало спокойно и внезапно в голове родилось - «Еще не вечер!»

(Виктор Федоров. См. Персональный сайт victorf.ru)