16. Репеде
Утром я проснулся от резкого толчка. За ним последовал второй. Мы стояли.
- Где это мы? Что происходит? - спросил я, свесившись с полки, у Михалыча.
- Унгены. Сейчас будут колеса менять.
- Зачем?
- В Румынии европейская колея, не совпадает с нашей.
- И как долго все это делается?
- Быстро. Пока умоешься, позавтракаем - все будет сделано. А потом – таможня и поедем через границу, уже оформленные.
Наскоро попив чайку с вкусным, румяным пирожком, которые разносила в корзине по вагону огромная, голосистая тетка, я смотрел в окно. Обычный станционный пейзаж – столбы, рельсы, какие-то будки, товарняк на дальнем пути. Через приоткрытое окно слышались крики диспетчера через громкоговорители, да тепловозные гудки время от времени, понятные железнодорожному люду.
Действительно, прошло не больше часа, когда поезд наш тихо дернулся и покатил на новеньких колесах вперед, к границе.
- Всем пассажирам просьба прекратить хождение и вернуться на свои места, начинается пограничный и таможенный досмотр, - раздался громкий голос в динамике на потолке.
- А лежать, интересно, можно или обязательно сидеть? – раздалось с противоположной полки. Спавшая до этого, Женя сбросила с себя простыню и оказалась под ней полностью одетой.
- Да лежи, если нужно будет – спрыгнешь, - ответил ей Михалыч, - пирожок будешь?
- Угу, - ответила она и протянула вниз руку.
Минут через десять к нам в отсек вошел молодой солдатик. Внимательно изучая наши новенькие, пахнущие типографской краской загранпаспорта, он поглядывал на нас острым, цепким взглядом и отмечал фамилии в списке, который ему дал Михалыч. Минут через пять зашел таможенник.
- Деньги, лотерейные билеты, валюта, ценности…- заунывным голосом заговорил он.
- У меня есть валюта, - сказал я и протянул ему справку, заверенную в таможне Владивостока.
Таможенник тут же вышел из своего полусонного состояния. Все повернули головы в мою сторону. Внимательно изучив каждый миллиметр документа, повертев его в руках, он потерял интерес ко мне и вернул декларацию, сделав отметку и поставив штампик. Вскоре его «…деньги, лотерейные билеты…» донеслось из соседнего отсека.
Прошел час, но поезд все не трогался. Михалыч встал и пошел в сторону купе проводника.
- В соседнем вагоне у грузинской группы какие-то неприятности. Разбираются.
Еще через полчаса поезд тронулся и, мягко набирая ход, весело застучал на стыках рельсов, не набирая полного хода. Все стало понятным минут через десять. Мы подъезжали к большой реке.
- Это Прут, - сказал Михалыч.
У въезда на мост был наш пограничный пост - несколько солдатиков, косящих траву вокруг небольшого домика, будки, полосатые пограничные столбы… Вагон звонко застучал по мосту. На другом конце моста было практически то же самое, но солдаты были в другой, чужой форме. Поезд медленно въехал на чужую территорию и, быстро набрав ход, понесся по полям, покрытым виноградниками и садами.
Все было точно таким же, как и с другой стороны границы, пока на одном из холмов мы не увидели самый настоящий, как на картине кого-то из Передвижников, кочующий цыганский табор! Несколько очень высоких кибиток с большими, метра по два в диаметре колесами, пасущиеся невдалеке стреноженные лошади, несколько костров с большими казанами, подвешенными на треногах и главное – сами цыгане. Они были такие же точно, какими мы их иногда видим на привокзальных площадях. Босоногие цыганята махали нам руками. Сомнений никаких не было - мы уже в другой стране.
В Бухаресте по вагону прошли пограничники, проверили наши паспорта, и на этом досмотр закончился. На перроне нас ждала темноволосая женщина средних лет с небольшим листком бумаги в руках. На нем было лишь одно слово «Владивосток».
- Здравствуйте, - строго сказала женщина на чистейшем русском, - меня зовут Елена. Я буду вашим гидом. Все вопросы будете решать со мной. А сейчас мы идем к автобусу и едем в гостиницу.
Ни разу не улыбнувшись и не сказав ни одного слова помимо обязательных, она повернулась и пошла не оборачиваясь и не озабочиваясь тем, что не все успевают за ней, кряхтя и обливаясь потом от тяжести чемоданов и сумок. Такой прием несколько обескуражил, но настроения не испортил.
Гостиница была в самом центре Бухареста, рядом со старинным, очень красивым парком. Судя по интерьеру с лепниной и скульптурными украшениям, когда-то она была шикарным и, скорее всего, дорогим отелем. Время изрядно потрепало и само здание и то, что было внутри него. Первое, что обратило на себя внимание – скрипучий паркет. Он скрипел каждой своей дощечкой! Каждый шаг отзывался новым звуком, не похожим на предыдущий. Когда шел один человек, можно было считать его шаги, а когда несколько – в высоком, гулком коридоре рождался странный звук, состоящий из смеси скрипов разной тональности и отраженного эха.
Найдя среди множества высоченных дубовых дверей «свою», соответствующую номеру на большом деревянном брелке в виде груши, прикрепленной цепочкой к выданному мне ключу, открыл дверь и вошел в номер. Небольшая комната с деревянной кроватью, двустворчатым шкафом и небольшим письменным столом с исцарапанной крышкой, да полукреслом с лопнувшей и изрядно потертой кожаной обивкой. Что сразу бросилось в глаза – это полное отсутствие удобств. В номере не было даже умывальника. Это не радовало. Я очень надеялся принять душ после дороги.
По коридору кто-то шел. Слышимость была такая, что наличие двери почти не ощущалось. Скрип паркета приближался и в дверь постучали. Это был Михалыч.
- Что, Иваныч, тоскливо?
- Ага. И даже умыться негде…
- Так это же почти рядом с тобой, через пару дверей. В каждом конце коридора – умывальники, туалеты и душевые.
- Понял. Уже становится легче.
- Тогда, давай с тобой договоримся. Через час встретимся в холле у выхода и сходим прогуляемся, кофе хорошего выпьем.
- Договорились!
Душевые и туалеты полностью соответствовали гостинице и не ремонтировались, судя по тяжелым, позеленевшим бронзовым кранам и истертой плитке на полах, со Второй мировой… Однако же, горячая вода – она и есть горячая вода и имеет ли значение, из какого крана она течет на тебя, если ты с дороги?
Михалыч был уже внизу, когда я спустился к нему. Он широко улыбнулся и вытянулся передо мной в шутливой стойке «смирно», приложив в приветствии руку к виску.
- Вольно! – в тон ему скомандовал я, добавив бородатую воинскую шутку насчет прикладывания руки к «пустой» голове.
Улица, по которой мы пошли, мало чем отличалась от старинных улиц в любом европейском городе. Те же серые дома с лепными украшениями, те же стеклянные витрины магазинов, множество кафешек с вынесенными на тротуар столиками под цветными зонтами. Поражало то, что в витринах было полное изобилие! Я впервые был в стране соцлагеря и ожидал увидеть примерно то же самое, что было и в нашей стране. Увиденное поражало. Прилавки как продуктовых, так и промтоварных магазинов поражали изобилием. Я видел магазины в капиталистических странах и вот теперь узнал, что в соцстранах может быть такое же изобилие. И по Румынии ведь тоже прошла война… Было о чем подумать.
Кофе в выбранном Михалычем маленьком кафе с двумя столиками и барной стойкой, был просто великолепен! Я не преминул сказать об этом Михалычу.
- Ты знаешь, кофейные традиции в Румынии и Молдавии идут аж от древних римлян! Чего-чего, а хорошего кофе ты в этой поездке попьешь от души. Это я тебе обещаю!
- Михалыч, сколько дней мы здесь, в Бухаресте будем?
- Два дня. Завтра у нас по расписанию – экскурсии по городу, в национальный музей и музей деревни, а вечером – концертный зал. Там будем смотреть знаменитый румынский ансамбль.
Как и любая другая прогулка по незнакомому городу двух мужчин, эта прогулка закончилась столиком в парке и литровыми кружками с неплохим пивом на нем. В середине столика, на тарелке, лежала горка шипящих еще колбасок, которые тут же, в пяти метрах от нас, жарил вертлявый мужичок в белой куртке и таком же поварском колпаке.
Это было так здорово – сидеть под сенью старинных деревьев, ощущать под ногами мягкую травку и степенно беседовать, потягивая пиво. В ходе беседы выяснилось, что Михалыч – директор известнейшего во Владивостоке дворца культуры.Я тут же сказал ему, что когда-то и мой дядька был там директором.
- Ка-ак, это твой родственник?! Да я же у него принимал дела и мы с ним до сих пор дружим и помогаем друг другу! Я же перед самым отъездом виделся с ним!
Тут уж делать было нечего - ситуация развивалась по классическому варианту и никакой советский человек не смог бы в данной ситуации действовать по иной схеме. Не нарушили основ и мы. Тут же, подозвав мужичка в колпаке, Михалыч что-то долго и громко говорил ему, показывая на меня и оба они широко улыбались. Сначала мужичок отрицательно замотал головой, а потом, постепенно, стал понимающе кивать и, когда Михалыч закончил говорить, мужичок убежал и через минутку вернулся с подносом, на котором стоял графинчик с беленькой грамм эдак на триста, да две стопки.
- Нельзя, нельзя, - передразнивая кого-то, радостно пропел Михалыч и хлопнул мужичка по плечу, - все можно, если нужно! Ну что, наливай, Алексей! Как это я так тебя сразу выбрал, а? Поехали!
«Ехали» мы довольно долго, пока мужичок с появившимся откуда-то помощником не начали убирать столики. В гостиницу вернулись ближе к полуночи, как следует напившись кофе в одном из баров, где было полно веселящегося под громкую музыку и пьющего что-то народа.
Только долгий, очень горячий душ мог спасти меня утром и он выполнил эту миссию. Как следует позавтракав в большом зале ресторана при гостинице, я понял, что с удовольствием бы прилег и вздремнул, но нужно было переодеваться и выходить к автобусу. Пока мы ездили под Еленино сухое «посмотрите налево, посмотрите направо» по улицам действительно красивого города, я успел немножко вздремнуть.
Первая наша остановка была у братской могилы советским воинам, погибшим при освобождении Бухареста. Там, из объяснений Елены мы с удивлением узнали, что наши солдаты вообще-то как бы и не освобождали город. По ее словам получалось, что все это румынское антифашистское движение сделало, а советские солдаты, они вроде бы как просто пришли и поздравили… На наши робкие попытки возмутиться, она резко заявила, что говорит только то, что является историческим фактом и дискуссии на эти темы условиями экскурсии не предусмотрены.
Потом был музей. Очень интересный музей, очень интересные экспонаты, но смущало то, что из объяснений Елены как-то так складывалось впечатление, что Румыния была первой всегда и во всем… и даже первым летчиком был румын. Что же касается Второй мировой, оказывалось, что антифашистский вклад Румынии в дело победы над Германией был решающим и еще неизвестно, чем бы закончилась война, если бы… Это переставало уже быть смешным и, не выдержав, я задал ей вопрос об участии румынских войск в оккупации юга Советского Союза на стороне немцев и вообще, об Антонеску и его режиме. Сильно покраснев, Елена сказала, что рассказ об этих деталях истории не входит в ее программу.
Поблагодарив ее, я не удержался от колкости и сказал, что ее программа явно не стыкуется с решениями Нюрнбергского процесса. Вспыхнув, она не осталась в накладе и сказала, что такой отвратительной и невоспитанной группы у нее еще не было. Лучше бы она этого не говорила!
- А чем это мы вам, дамочка, так плохи? - вдруг вышла вперед и тоном закаленного в боях с коллегами работника рынка, ядовито спросила жена мужичка - подкаблучника.
- Все, экскурсия закончена, выходим и садимся в автобус, - резко заявила Елена и быстро пошла к выходу.
- Ага, ясное дело. Конечно же, закончена, - сказала воинственная дама, явно сожалея о потерянной возможности сразиться с идейным противником.
- Сучка такая, - добавила она, не сдержавшись.
Музей деревни был просто великолепен. Избы, вся утварь, колодцы, кузни – все было настоящим! Одетые в национальные костюмы люди делали какие-то дела, ходили, фотографировались с туристами. Все было настолько натурально, что просто поражало!
Вокруг этой деревни были ряды с сувенирами, причем сувениры были не заводского производства, а ремесленные. Видно было, что эти люди, которые продавали их, сами же их и делали. Тут были и кованые вещи, и кожа, и плетение из ивы, и резьба по дереву, и чеканка и многое-многое другое. Наши женщины накинулись на красивые женские блузки с потрясающей ручной вышивкой.
Гид в деревне не был нужен, а если и возникала необходимость в чем-то, Михалыч со своим знанием языка выручал. Обед в этой деревне входил в стоимость наших путевок и мы с удовольствием ели то, что здесь же, на наших глазах готовилось в огромных крестьянских печах. Ни пива, ни напитков, за исключением молодого красного вина в глиняных кувшинах, на столах не было. Впечатление от этой экскурсии было просто потрясающее! Инцидент в музее отошел далеко на задний план и настроение у всех было замечательное.
После обеда у нас оставалось еще полчаса до отъезда автобуса. Мы с Михалычем решили прогуляться и пошли в сторону небольшого здания, стоящего на возвышении. Там мы были поражены открывшимся видом. Оказалось, что за возвышением был крутой склон и внизу, до самого горизонта простиралась зеленая долина. Как на ладони, видны были виноградники, сады и поля, расчерченные дорогами на разноцветные многоугольники. Зрелище это просто завораживало своей фантастической красотой.
Сбоку, чуть ниже нас шли раскопки. Мы спустились туда. Каменная кладка, остатки колонн, везде разбросаны черепки, какие-то плошки, маленькие кувшинчики. Подняв один, я смотрел на него и мороз по спине пробежал от мысли, что около двух тысяч лет назад кто-то так же точно держал его в руках…
- Смотри, - Михалыч показал на небольшой щит, прикрепленный к остаткам колонны, на котором на разных языках и в том числе на русском, было написано, что здесь ведутся раскопки древнеримской постройки и выносить отсюда что-либо запрещено законом.
- Жаль, - сказал я и положил кувшинчик на прежнее место.
Обратный путь до гостиницы мы проделали без Елены. Она сошла у группы домов недалеко от музея деревни, сказав, что будет ждать нас у гостиницы вечером, чтобы повезти на концерт. Никто не выразил ни сожаления, ни радости. Все молчали. Автобус тронулся и, как по команде, все задремали. Как-никак, а во Владивостоке был уже вечер.
- Хватит спать, давайте лучше споем, - разбудил всех голос Михалыча, и так громкий, а через микрофон он даже бил по ушам.
- Михалыч, сделай чуток потише, - не удержался я.
- А споем? – еще громче прозвучал его вопрос.
- Да споем, споем, только потише сделай, - раздались голоса.
А потом были полтора часа песен. Пели здорово! Группа оказалась довольно голосистой. Когда надоело петь хором, пел один Михалыч. Незнакомые, непонятные слова складывались в непривычные, какие-то кучерявые мелодии. Мы чутко вслушивались в эти звуки, пытаясь выудить что-нибудь знакомое.
«Примаваре, примаваре…» - с надрывом пел Михалыч и чувствовалось, какое удовольствие он получает от этого.
Вечером, более или менее нарядно одетые, мы подъехали к концертному залу. Это был очень большой, современный зал с крутым уклоном в сторону сцены. С любого места отлично было видно все, что там происходило. Посмотреть было на что. Яркие краски костюмов, великолепные звуки цимбал, виртуозные скрипки и трубы... Все это звучало, пело и страдало, время от времени срываясь в огневые пляски. Концерт прошел на одном дыхании, оставив очень сильное впечатление.
- Да…серьезный ансамбль, - сказал Михалыч, когда мы сидели за столиком на улице и молча пили пиво, - но никак не лучше нашего, молдавского ансамбля «Жок». Я не видел этого ансамбля, но все равно согласно кивнул.
- Что будем делать с Еленой? – неожиданно спросил он.
- А у нас есть варианты?
- Есть. У меня есть телефоны для связи с представителем Интуриста, правда ими пользуются обычно для докладов, а вот для претензий – только в крайних случаях.
- Думаю, это как раз такой случай и этим нужно воспользоваться. Эта зараза может спровоцировать на что угодно. Сам же видишь, Михалыч, она открыто хамит и заводит.
- Да, это так. Завтра утром и позвоню. Поезд наш в обед, времени достаточно.
- А кстати, Михалыч, кто она? Русская или румынка?
- Да наша, из Ленинграда. Десять лет назад вышла замуж за студента, уехала с ним сюда, не доучившись. Потом развелась и одна живет. Ни мужа, ни детей. Вот и бесится, будто мы в чем-то ей виноваты…
- Хоть и жалко ее, а все равно - сучка.
Поезд медленно отошел от вокзала. Это была местная линия. Старенький вагон, деревянные исписанные скамейки, стекла в трещинах, истертый линолеум на полу и запах угара от паровоза, старательно тянувшего состав. Пассажиров было не очень много. Останавливались часто. Кто-то выходил, вместо них входили другие. К вечеру мы прибыли. Это была конечная остановка – курорт Мамая.
На крытом перроне нас встречала Елена. Вид у нее был не ахти. Рядом с ней стоял высокий, худощавый молодой человек лет двадцати пяти.
- Познакомьтесь, это ваш новый гид. Я вас покидаю. По семейным обстоятельствам я не смогу с вами работать и возвращаюсь в Бухарест.
- Василе, - широко улыбнувшись, представился парень, - рад с вами познакомиться.
- Ой, Василёк, - раздалось вдруг, - а уж мы-то как рады!
Все засмеялись. Это была Женя. Она просто светилась и всем своим видом показывала, что нисколько не преувеличивает.
- Надеюсь, у вас сложатся хорошие отношения, - продолжила Елена.
- Сложатся! А как же, обязательно сложатся, - опять воскликнула Женя и настроение у всех кардинально и окончательно и изменилось. Все вдруг поняли, что дальнейшее наше пребывание в этой стране будет вполне приятным.
Елена повернулась и, не попрощавшись, пошла по перрону.
- Ну что же, прошу вас идти за мной, - сказал Василе и пошел к выходу.
- Да-да, мы идем, Василёчек, - не унималась Женя, с трудом догоняя его и норовя прижаться поближе.
Василе громко рассмеялся и, повернувшись, подхватил увесистый Женин чемодан. Она тут же обеими руками подхватила его под свободную руку и засеменила рядом, что-то щебеча.
- Вот, стрекоза! – тихо засмеялся Михалыч, - пропал хлопец!
Приятные неожиданности на этом не закончились. Въехав на территорию курорта, мы вскоре остановились у одного из симпатичных двухэтажных корпусов, на фронтоне которого было написано название «Аметист». Как объяснил Василе, каждый жилой корпус этого курорта называется драгоценным камнем.
Когда мы вошли в фойе, к нам выплыла девушка в униформе и с подносом, уставленным маленькими, наполненными чем-то рюмками. Следом плыла другая девушка в униформе. На ее подносе были большие гроздья крупного винограда янтарного цвета.
От имени администрации курорта Василе поздравил нас с прибытием и пожелал хорошего отдыха, а в знак дружбы предложил выпить по стопке национального напитка – цуйки. Нужно ли говорить, с каким удовольствием и даже радостью мы воспринимали это гостеприимство!
Цуйка оказалась самой, что ни на есть, самогонкой, причем довольно плохо очищенной, о чем говорил и ее вкус и сизоватый цвет. Однако же, дареному коню в зубы не смотрят и поэтому все рюмки быстро опустели. Виноград был выше всяческих похвал – крепкий и сладкий.
Номера были замечательные! Нас поселили на втором этаже. Мой номер оказался в конце коридора. Это была довольно большая комната с встроенным шкафом, кроватью, столом и двумя креслами возле журнального столика. В углу стоял маленький холодильник. Главное же – в номере был душ и туалет! Все было чистое, свежее и современное. Здание явно было не так давно построено. Как потом выяснилось, курорт этот вообще очень молодой, не старше пяти лет.
Разложив вещи, иду к Иванычу, поселившемуся через стенку. Его номер, как две капли воды, был похож на мой, разве что стены выкрашены другим цветом.
На мой стук никто не отозвался. Удивившись, я вернулся к себе. Минут через десять Михалыч пришел сам.
- Ну и как тебе курорт?
- Слов нет!
- Вот и мне нравится. Я тут поболтал немножко с дежурной. Завтра будет большой прием по случаю заезда. Дискотека совсем рядом с нами, магазинчики и кафешки тоже, а до пляжа всего метров триста-четыреста. Но главное, что я узнал – километров в десяти отсюда есть маленький городок, а там – неплохой рынок! Ты представляешь, как здорово! Это же всего пара остановок автобусом!
- Не понял… Зачем нам рынок? Что мы там…
- Ох, да, - прервал меня Михалыч, - я же не говорил тебе. Дело в том, что на румынских рынках всегда продается свежайшее бочковое пиво, но главное – там всегда жарят на углях совершенно великолепное мясо! Такое больше нигде найдешь и ни в одном ресторане не попробуешь! Настоящее, парное, со специями и травками разными, с дымком! И все это – с любыми овощами, которые тут же, на рынке и выберешь. Как тебе такое?
- Нет, определенно, у некоторых проблемы с совестью! А как я теперь доживу до этого, не захлебнувшись слюной, а? – ответил я, смеясь.
- Ничего, доживем! Собирайся, прогуляемся до ужина.
- Пять минут и я буду готов.
- Хорошо, жду тебя внизу.
Курорт был действительно хорош! Великолепные тенистые аллеи с множеством скамеек, устроенных гнездышком в густых кустарниках вдоль аллей. Что делается на скамейке, можно увидеть только поравнявшись с ней. Каждые двести-триста метров – кафе или небольшой магазинчик.
Мы с удовольствием вдыхали свежий воздух, наполненный ароматом каких-то цветов или трав и, поравнявшись с очередным кафе, не сговариваясь, свернули к нему.
- По кофейку или по пиву? - спросил Михалыч.
- Только кофе, полжизни за чашечку хорошего кофе со сливками!
- Жизнь побережем, а кофе сделаем.
В кафе было шесть столиков и ни одного посетителя. Никого из работников кафе также не было видно ни за барной стойкой, ни в зале. Мы сели, ожидая немедленного появления официанта. Минут пять ничего не происходило.
- Есть кто-нибудь живой, - спросил я громко. В ответ - тишина.
Михалыч громко сказал что-то на румынском. Из боковой двери вышла женщина и недовольным голосом что-то спросила. Михалыч встал и показал мне на выходную дверь.
- Идем, Иваныч. Нас здесь не ждали.
На лице официантки - ничего, никаких эмоций. Увидев, что мы уходим, она тоже повернулась и скрылась там, откуда пришла.
- Михалыч, хочешь эксперимент? – пришла мне в голову мысль, когда мы стояли на крыльце перед входом в кафе в раздумьях – куда идти дальше.
- Какой? Думаю, что сервис здесь такой же, как и у нас и экспериментировать с ним бесполезно.
- А давай, на бутылочку пива поспорим, что все получится и она запляшет вокруг нас?
- Нет, на три бутылочки!
- Идет! Значит, так. Мы заходим и ты молчишь. Договорились?
- Хорошо.
Мы вернулись в зал и сели за стол.
- Is there anybody here? – громко крикнул я.
Из боковой двери немедленно вылетел молодой парень и нырнул за барную стойку. К столику подошла та же самая официантка, но с широчайшей улыбкой на лице. Она явно не узнавала нас. Так она же просто в упор не видела нас пять минут назад, подумал я. Это было потрясающе интересно!
- Yes, Mister. Welcome.
- Two coffee, please.
Дальше все происходило как по нотам. Из колонок в углах полилась мягкая музыка, кофе был великолепным. Бармен лихо играл с шейкером и протирал без того сверкающие бокалы, а официантка стояла у стойки и не отрывала от нас своего ждущего взгляда. От улыбки у нее должны были уже заболеть мышцы на лице…
- Ну, а расплачусь с ними все же я, - сурово сказал Михалыч, и у меня не нашлось аргументов, чтобы лишить его этого удовольствия.
- Ты иди пока.
Стоя на крыльце, я слушал, как Михалыч произносит свой прочувствованный диалог на румынском.
- Ну и как? Дошло?
- Ты что, я на такое даже и не рассчитывал! Я всего лишь сделал то, что хотел сделать и все. Зато я теперь в отличном настроении, а у них сомневаюсь, чтобы оно было хорошим.
- Что может быть приятнее, чем гадость, сделанная ближнему своему, - рассмеялся я.
- Это тот случай, когда я соглашусь, пожалуй, с таким утверждением!
Следующий день мы провели на пляже, поскольку вечером нужно было идти на большой прием. Я не особый любитель пляжей, да и этот пляж по сравнению с нашей, владивостокской Шаморой например, был совсем никакой. Мы привыкли к мельчайшим и чистым пескам в десятки метров глубиной и несколько километров в длину, а на этом пляже вовсе не было песка. Вместо него - мелкая галька, лежать на которой было совсем не в радость. А еще этот пляж отличало от наших наличие множества киосков и тентов со столиками, где можно было и посидеть и перекусить тем, что готовилось тут же.
Прием получился на славу. Проходил он в большом, видимо специально для этого созданном, зале. Множество красиво накрытых длинных столов стояли по окружности зала в два – три ряда. Каждый стол – одна группа. Посреди стола стоял флажок той страны, откуда была группа.
В центре зала была большая площадка, на которой и происходило основное действие. После официальных приветствий на разных языках начался концерт. Это был действительно, замечательный концерт. Артисты представляли песни и танцы тех стран, из которых были отдыхающие. Одной из первых была наша, русская часть и после «Подмосковных вечеров» почему-то пошла цыганочка. Все было нормально, обычно, но…
То ли под действием вина, то ли по природному своему темпераменту, одна из наших женщин вдруг вскочила с места и вылетела к пляшущим артистам. Зал ахнул, какие-то администраторы зашипели на нашего Василька, но было уже поздно. Артисты не растерялись и к ней сразу же подлетел один из мужчин в сапогах и косоворотке, обыгрывая ее появление. Как же она плясала! Это нужно было видеть! Сколько силы, мощи и грации было в ее движениях! Практически, плясала уже только она с партнером, а остальные артисты играли роль подтанцовки, фона. Гром оваций раздался в зале, когда прозвучал последний аккорд. Все хлопали и кричали «браво» и ей, и нашему столу. Русские были на высоте!
А потом, с нашей легкой руки, во время танцев к артистам выходили те, кому эти танцы были близки. Кто-то делал это хорошо, кто-то похуже, но вечер стал теплым, непринужденным и просто великолепным, Думаю, даже администрация не могла этого не признать. Это было настолько здорово, народ так искренне веселился, что прием вместо положенных по программе двадцати двух часов, закончился далеко за полночь!
На следующий день мы с Михалычем поехали туда, куда стремились последние два дня. Обшарпанный, еле дышащий автобус с открытыми окнами был почти пуст. Садиться на пыльные, драные сиденья не хотелось, да и ехать-то нам было всего пару остановок.
Михалыч, перебрасываясь фразами с людьми на улице, уверенно вел нас к цели. Рынок - он и есть рынок, но только не для нас, живущих на другом краю света, в Приморье. Изобилие всевозможных овощей, фруктов, специй, мяса и птицы - это резко контрастировало с тем, что мы привыкли тогда видеть на рынках Владивостока. Разинув рот, я смотрел на все это, но Михалыч неуклонно тянул меня вперед.
- Ага! Есть! Я же говорил, что должно быть! – раздался его победный крик.
Перед нами был небольшой закуток, образованный несколькими навесами. На площадке в середине закутка были вкопаны длинные столы, грубо сколоченные из толстых досок. Вместо стульев – чурбаки с торцами, отполированные задами. Под одним из навесов было интересное сооружение. Большой, примерно метр на два, мангал с частой решеткой над ним. Крупный мужчина с раскошной, чуть седоватой бородой и с полотенцем вокруг шеи, шевелил кочергой угли и раскладывал лепешки мяса на решетке. Под другим навесом стояли большие дубовые бочки и в одну из них вставлен ручной насос с длинной ручкой. Мужчина в белой куртке, подкачав насосом, подставлял к крану одну за другой литровые кружки и отставлял их в сторону, чтобы пена осела и можно было долить. Готовые кружки разносил парнишка лет пятнадцати. Он же брал у бородатого бумажные тарелки с мясом и подносил к столу. На столе были бутылки с соусами, стопки тонких лепешек и большие подносы с какой-то зеленью.
Михалыч поговорил с мальчишкой и тот скороговоркой отвечал ему, а потом кивнул и убежал. Вскоре перед нами появились кружки с пивом. И оно действительно, было великолепное – свежее, с насыщенным вкусом. Когда мальчишка принес нам по большому, толстому куску шипящего и дымящегося еще мяса, наступил настоящий праздник! Мы просто упивались, если так можно сказать о мясе, его потрясающим вкусом. Пиво пилось как вода и было совершенно непонятно, как оно там, внутри наших организмов, размещалось в таких количествах. Вскоре оно попросилось наружу и оказалось, что и это хорошо и вполне цивильно продумано здесь, на рынке.
Время текло совершенно незаметно и когда мы поняли, что больше не в состоянии принять ни одной капли пива и ни одной крошки мяса, выяснилось, что уже пятый час. Получалось, что мы провели здесь больше пяти часов за приятной беседой и замечательным мясом! Это было что-то! Тяжело переваливаясь на ногах-колодках и странно булькая всем телом, мы двинулись в обратный путь.
С большим трудом, еле двигая плотно сжатыми ногами, я доковылял до номера и из последних сил сдерживаясь, вставил плохо слушающимися пальцами ключ в скважину… Есть, всеееее! Боже, как же это здорово, что в моем номере есть все удобства!
Каждый день такое не вынести. На следующий день с блаженством отсыпаюсь. Ни на завтрак, ни на обед не пошел. Ближе к вечеру стучу к Михалычу. Он, как оказалось, делал то же самое. Решили пойти в магазин и купить чего-нибудь перекусить. Вино выбирал Михалыч. Это был «Мурфатлар». Я никогда не пил этого вина, да и вообще, к винам всегда был равнодушен, но, попробовав это, влюбился в него. Виноград, сыр и белые пресные булочки. Это была совершенно необычная для меня закуска, но оказалось, что вместе с этим вином она создает великолепную гармонию вкуса и ощущений. Мы ограничились одной бутылкой и решили вечером сходить на большую открытую дискотеку напротив нашего корпуса, откуда по вечерам доносится музыка.
Набритый, намытый и наглаженный, я сунул в карман рубашки двадцатидолларовую бумажку и зашел за Михалычем. Он, Василе и еще какие-то чужие женщины что-то обсуждали, разложив на столе бумаги.
- Иваныч, иди без меня. Видишь, мы тут…
- Все понял, до завтра, Михалыч!
Дискотека напоминала небольшой крытый стадион. Все бары, столики, многочисленные диванчики располагались по периметру, под крышей, а сам, метров двадцать пять в диаметре танцпол – под открытым небом. На сцене работала великолепно оснащенная рок-группа. Музыканты лениво играли что-то медленное, фоновое. Как я узнал позже, на этой сцене часто работали довольно солидные французские, немецкие, итальянские, испанские группы, приглашаемые на сезон.
Людей было мало и только когда стемнело, столы и диванчики стали заполняться. Музыканты помаленьку оживлялись. Я сидел за столиком и тянул какой-то коктейль через соломинку, разглядывая народ. Женщин было гораздо больше, чем мужчин и это радовало глаз. Бармены летали как шершни за стойками, фантастически ловко делая коктейли и успевая обслужить всех желающих. Постепенно люди вокруг становились более расслабленными, улыбчивыми. Публика явно была готова к дискотеке. Нужен был только какой-то сигнал.
И этот сигнал прозвучал! Со сцены грянула недавно появившаяся тогда, бессмертная «Шизгара», то есть «Venus» Маришки Вереш из группы «Shocking Blue». Такое впечатление было, что все это не один раз репетировалось, настолько дружно народ валом пошел со всех сторон на «пятак». С этого момента ритм и гром огромных колонок уже не стихал, а площадка не пустовала ни одной минуты.
Присмотревшись и поняв, что все танцуют со всеми, я пошел на пятак. Световые эффекты, особенно ультрафиолетовая синева на белых одеждах и яркие блиц - вспышки, делавшие людей как бы замедленно - мультяшными, заводили все больше и боль0ше. Женщины верещали, поднимая руки вверх, мужчины выделывали какие-то непостижимые коленца. Когда сил уже не почти оставалось и пот градом катился по лицу, я подумал, что пора бы мне уже и посидеть чуток. Композиция закончилась и, как будто материализовав мои мысли, со сцены потекла медленная, спокойная музыка. С сожалением о своем одиночестве, я повернулся, но не успел сделать и шага. Передо мной стояла пухленькая женщина лет двадцати пять, с копной черных кучерявых волос и почти на голову ниже меня.
- Буна сеара, - сказала она, улыбаясь во весь белозубый рот и положила руки мне на плечи.
- Здрасти, - автоматически улыбнулся я и положил руку на ее горячую и влажную после этих «половецких плясок» талию. Она тут же положила голову на мое плечо и прижалась всем телом.
Ой, подумал я, чувствуя, как предательски просыпается мое тело. Только этого мне и не хватало для полного удовольствия! В сознании возникло белоглазое лицо инструктировавшего нас мужика… Нет! Все! Успокаиваемся, успокаиваемся, мне хорошо, мне ничего не нужно, нафига мне все это – парткомы потом и прочее …
Тело мое совершенно подло не поддержало мирной инициативы головы и продолжило как-то даже радостно реагировать на горячее, податливое тело этой аборигенки. Да, пронеслось в голове, мясо – штука хорошая, но… Я немножко растерялся, но продолжал ее прижимать к себе. Она обвила руками мою шею и так мы медленно двигались, зажатые другими, разгоряченными не менее наших, телами. Шансов на то, что она ничего не заметит, уже не оставалось.
Когда музыка закончилась, и вновь забился пульс диско, она жарко зашептала мне что-то по-румынски.
- I am sorry, оnly English, - забормотал я.
- Ну инглеса, - жарко шептала она и, видимо сообразив, что толку от такого нашего разговора не будет, крепко взяла меня за руку и потянула куда-то, время от времени оборачиваясь и повторяя только «Репеде, репеде!»
Я бежал за ней, одновременно и боясь, и не сомневаясь в том, что ничего плохого со мной не случится. Вскоре мы оказались рядом со скамьей, стоящей в укромном закутке среди густых кустарников.
- Репеде! – вновь прошептала она и вдруг, обвив руками, впилась в мои губы жарким поцелуем.
Я обнял ее, лихорадочно соображая, как бы поаккуратнее подвести к скамеечке, усадить да поласкать как следует, а там глядишь, что-нибудь, да и получится. Все эти мои гениальные планы блицкрига по завоеванию аборигенки оказались скомканными и выброшенными ею же на помойку истории. Она просто нагнулась к скамейке и, задрав подол юбки, произнесла свое почти привычное уже «репеде».
С одной стороны, это было как ведро холодной воды на голову, а с другой – назад пути не было. Рубикон пройден, позади - Россия. Ну не бежать же! Моряки не сдаются!
Минут через десять, встряхнув как ворона после дождя, копной волос, она улыбнулась мне сияющими в темноте зубами и в ответ на мою попытку обнять ее, схватила за руку и потянула за собой.
- Репеде!
Я уже ненавидел это слово и торжественно дал себе клятву еще сегодня, до полуночи узнать у Михалыча его значение.
Притащив меня к бару, она опять улыбнулась и затарахтела что-то скороговоркой. Я понял только одно знакомое слово – «вин» и кивнул утвердительно. Бармен подал два бокала с янтарным вином. Я достал зеленую двадцатку. Сделав круглые глаза, она замахала руками и, взяв у меня бумажку, достала из потайного кармашка в юбке несколько лей и подала бармену. Отпустив мне ослепительную улыбку, зеленую бумажку она положила в тот же кармашек.
- Ла реведере, - как-то невыразимо мягко и проникновенно сказала она и, отпив глоток, поставила бокал на стойку. Сделав мне ручкой, пошевелила пухленькими пальчиками и я не успел даже среагировать, как она повернулась и пошла в танцующую толпу, потряхивая на ходу копной черных волос.
Долго стою с открытым ртом. Танцевать больше не хочется. Допив вино, плетусь на выход. На улице тихо и прохладно. За спиной по-прежнему гремела музыка.
- Уна палома бла-анка… - красиво выводили ребята.
(Виктор Федоров. См. Персональный сайт victorf.ru)