Глава одиннадцатая. Сон

Болел Васька тяжело. Несколько дней он почти не приходил в сознание. В краткие минуты пробуждения Иван поил его бульоном, сваренным из мяса, да кашей. Кашель очень медленно, но все же  отступал под натиском натираний и постоянного приема питья с барсучьим жиром и отваров из трав.

Дело пошло на улучшение, болезнь сдавалась, но Васька очень беспокоил Ивана. Он не вставал и почти не разговаривал, отвечая на попытки разговорить его, короткими фразами, да требованиями немедленно сниматься и уходить отсюда. На сообщение Ивана о том, что бухта встала и, в любом случае, уйдут они только весной, Васька разразился длинной бранью и потребовал дозу.

Сколько мог, Иван оттягивал этот момент, давая Ваське хоть чуть окрепнуть, но теперь, видя растущую агрессию, вынужден был сдаться. С тяжестью на душе, прекрасно понимая, что в таком состоянии еще и наркотики – это к добру не приведет, Иван дал Ваське желаемое, а сам решил отвлечься и заняться чем-нибудь интересным.

Накануне, он нашел в одном из камбузных шкафчиков старую, потрепанную книгу «Технология приготовления пищи», и теперь Иван буквально вгрызался в то, что там было написано. Он понимал, что все это ему не нужно, но это было так интересно, что он не мог оторваться. Главное же – это очень хорошо отвлекало от проблем с Васькой.

Первым, что он решил попробовать, был хлеб. У него уже были опыт и возможность понять, что если нет хлеба, то и остальное уже не так радует. Много ли поешь соленой рыбы, да мяса без хлеба?

Все было на судне – и мука, и сухое молоко, и сухие дрожжи, а к ним – сахар и соль. Это было все, что нужно для выпечки хлеба. Главное же сокровище стояло в углу камбуза – большая, с узкими горизонтальными дверцами и градусником у каждой, хлебопечь, а рядом с ней – стопка металлических форм. Выучив наизусть рецепт, он взялся за дело.

Что удивило Ивана - с первой же минуты, как только он взялся за это дело, у него резко улучшилось настроение. Все плохое ушло на какой-то самый задний план. Ему хотелось петь, и он стал мурлыкать что-то себе под нос.

Поставив опару – закваску в виде небольшого количество жидкого теста, в небольшой электрической тестомешалке, он накрыл ее, накинул телогрейку и вышел на палубу. Шапка встретила его как всегда бурно и радостно, выскочив из устроенного для нее Иваном убежища под траловой лебедкой.

- Ах ты, собачья твоя душа, - присев, Иван ласкал собаку, - скучно одной всю ночь было?

Шапка терлась об него, норовила лизнуть в лицо, и Иван со смехом уворачивался от нее.

- Да какая шерсть-то у тебя выросла, Шапка! – удивлялся Иван, - Густая да красивая! Папа - Енот наверняка гордился бы тобой сейчас, если бы увидел!

Опара бурно «гуляла». Иван помешал ее и снова накрыл. Его мысли бродили вокруг хлеба. Это было довольно странное, не испытанное до этого ощущение созидания чего-то живого! Ивану вообще нравилось готовить пищу, но это было просто и обычно, а вот с хлебом почему-то было сильное ощущение необычности. Ивану стало казаться, что он не делает тесто для хлеба, а помогает ему родиться. Это было совершенно новое, непонятное и очень приятное состояние. Единственное, чего он боялся – появления Васьки, но и этот страх ушел, когда опара, в который уже раз вымешанная, замедлила свое брожение.

- Есть! – громко сказал Иван, помня о том, что было написано в книге, - Вперед!

Работа закипела. Он всыпал муку, добавлял воду, с интересом наблюдая, как плоские металлические лапы аккуратно, но сильно мешают вкусно пахнущую массу. А потом тесто, заботливо накрытое Иваном, отдыхало. Через полчаса он приоткрыл его и увидел, что тесто заполнило всю мешалку и поднималось куполом. Надавив кнопку, Иван вымесил его и снова оставил.

Так, за этими занятиями, незаметно пролетело полдня. Согласно тому, что говорила книга, пора было уже и начинать печь хлеб. Иван включил печь, достал формы, оторвал кусок теста, скатал его как следует в шар и положил в смазанную маслом форму. Теста заполнило всего треть формы, и Иван даже чуточку усомнился в правильности написанного в книге. Всего у него получилось десять форм. Он накрыл их и пошел заниматься приготовлением обеда.

Минут через двадцать он приподнял тряпку и увидел, что тесто в формах заполнило уже две трети объема.

«Пора!» - сказал себе Иван, посмотрев на круглые термометры на печи. Все стрелки стояли в зеленом секторе.

Открыв длинную дверцу, Иван поставил на полку печи пять форм. Остальные пять пошли на другую полку. Оставалось только ждать. Сколько нужно было ждать, Иван не знал. В книге было написано, что, в зависимости от температуры в печи, от тридцати до сорока пяти минут, но он не знал, какая в этой печи температура.

Через полчаса он приоткрыл одну дверцу и увидел, что корочка еще немного поднявшегося хлеба уже очень румяная.

«Все, жду еще пять минут и вынимаю, а там – будь что будет!» - подумал Иван.

Надев висевшие на крючке над столом брезентовые рукавицы, Иван вынимал одну за другой раскаленные формы и переворачивал над столом. Красивые, до одури вкусно пахнущие батоны падали на расстеленное полотенце, и Иван ровно выставлял их. Десять красавцев лежали перед ним во всем своем великолепии. Ему так хотелось попробовать хлеб тут же, немедленно, но он переборол себя и продолжил все делать «по науке».

Обильно смочив под краном небольшую тряпочку водой, он смазал все румяные корки и затем укутал весь хлеб в несколько слоев простыней. Теперь хлеб должен был так остыть.

Словно кот вокруг сметаны, ходил Иван по камбузу. Мясо было уже готово, рыба нарезана. Он исходил слюной, но к хлебу не подходил.

- Ну, ты даешь! – раздался Васькин голос. Он стоял в проеме двери и жадно принюхивался, - Неужели хлеб спек?

- А вот, сейчас будем обедать и как раз посмотрим, что получилось – спек или не очень.

Достав еще теплую булку, Иван не удержался и обнюхал ее. Одним ароматом можно было насытиться! Осторожно, чтобы не смять, мягчайший батон, он разрезал булку пополам.

Хлеб оказался пористым и великолепно пропеченным. Нарезав его крупными ломтями, Иван положил их на тарелку и поставил на стол.

- Эх, молока бы парного сейчас к этому хлебцу! - мечтательно сказал Васька, с явным удовольствием уплетая хлеб.

Иван был счастлив. У него получилось, да еще и как! Хлеб был очень вкусным, его можно было есть просто так, без ничего. Глядя на умильную физиономию жующего Васьки, он был вдвойне счастлив.

-«А может, все образуется и все будет хорошо?» - подумал он и на минутку задумался, представляя себе, как дружно они могли бы жить. Ведь, по сути, у них для этого было все.

Сказка закончилась так же внезапно, как и началась.

- Ладно, Иван, - тихо сказал Васька, отодвигая стакан с отваром, налитый Иваном, - давай побазарим чуток.

- Давай.

- То, что мы здесь остались на зиму, - сказал Васька, глядя в стол перед собой, – это твой косяк. Нам нужно было уходить. Однако же, я тебе счет предъявлять не буду, но кое-какое условие у меня есть.

- Даже так? - изумленно спросил Иван, - Ты мне прощаешь какой-то счет?! То есть, ты хочешь сказать, что, освободив тебя и вернув к жизни, я еще остался должен тебе?

- Что сделано – сделано тобой самим. Я тебя не заставлял ничего делать. Оставил бы меня там – мне было все равно тогда. Однако, все случилось так, как случилось – ты меня освободил. Все, на этом та история закончилась! Забыли ее. Началась новая.

- Удобная же у тебя история. Что интересно – помнишь, а что не очень – забыл. Ладно, говори дальше.

- Так вот, я скажу тебе свое условие…

- Условие для чего?

- Для того, чтобы мы могли жить здесь вместе.

- Интересно… Говори.

- Ты отдаешь мне все, что было у Анвара. Я имею в виду порошок. Я за это обещаю не трогать тебя и жить спокойно.

- Ах, так ты меня, может быть, еще и не тронешь? Это уже интересно. Я тебя спасаю, лечу, выхаживаю, кормлю, а ты мне выдвигаешь условие, при котором ты меня не тронешь? Замечательно! А если я не выполню твое условие?

- Тогда пеняй на себя.

- Так вот, я скажу тебе мое слово. Я не выполню твое условие. И знай - никакие твои угрозы на меня не подействуют. Как я тебе уже сказал раньше, буду давать дозу только при условии, что ты беспрекословно мне подчиняешься. Во всех остальных случаях я буду сопротивляться и добьюсь твоего подчинения всеми доступными мне средствами.

- И оружием? – спросил Васька.

- И оружием, если этого потребует ситуация.

- А сможешь?

- А ты попробуй, и мы оба узнаем, смогу или нет.

- Хорошо, - криво усмехнулся, вставая, Васька, - попробую. Ты не сомневайся.

Утром следующего дня Иван вышел на палубу и увидел, что небо непроницаемо-серое и в воздухе уже кружат первые снежинки.

- Привет, Шапка! Пойдем, сходим в наши хоромы?

Шапка, радостно поскуливая, вьюном крутилась вокруг Ивана.

- Понял, сейчас только в каюту схожу, оденусь как следует и пойдем.

Повесив «калаш» на плечо, Иван вышел из надстройки и, насвистывая, сошел на пирс. Шапка бежала впереди, все на своем пути обнюхивая и оставляя метки. В котельной все было нормально. Ничто не изменилось с тех пор, как Иван перешел жить на сейнер. Обойдя каждый уголок, Иван остановился у входа в баньку.

- Ты знаешь, Шапка, а я соскучился уже по этой бане! А не устроить ли нам сегодня банный день, а? Того и гляди, буран начнется – тогда не скоро можно будет помыться.

Идея понравилась Ивану, и он тут же взял охапку дров и выложил их в камине, предварительно уложив там несколько камней. Минут через десять огонь весело трещал сухими дровами. Иван подбросил угля.  

- А теперь, Шапка, пошли за лапником – у меня уже заканчивается хвоя.

Через полчаса, с охапкой мохнатых кедровых веток, Иван зашел на палубу. Взяв в каюте чистое белье, он пошел обратно. Васьки не было видно.

-«Спит, наверное», - подумал Иван.

Жар в камине был хороший. Иван подсыпал угля, налил и повесил чайник. Наносив воды из бочки в чан, Иван бросил калину в чайник и стал выкатывать камни.

Один за другим, бросал он камни в чан, куда положил несколько кедровых веток. В бане стало жарко. Сбросив полушубок, он зашел во внутрь и поставил автомат в угол. Быстро раздевшись, шагнул в почти нестерпимо горячую воду.   Какое же это было блаженство – лежать в горячей ароматной воде, в полудреме расслабления. Иван старался ни о чем не думать. Он просто наслаждался ощущениями. Это продолжалось до тех пор, пока Иван не почувствовал пресыщение горячей водой. Сладкая истома вмиг ушла, и вместо нее появилось ощущение беспокойства.

Растираясь большим махровым полотенцем, со все растущим беспокойством, Иван думал о том, что там делает Васька. В голове возникали картины, одна страшнее другой.

Ступив на палубу, Иван сразу же почувствовал резкий, неприятный запах. Он знал этот запах. Это был запах ацетилена. Сомнений не было – Васька вскрывает сейф.

Иван не собирался мешать Ваське сделать это. Он неплохо все продумал, и это даже входило в его планы. Единственное, чего Иван не мог предположить – это применение автогена…

Вдоль коридора, из машинного отделения тянулись два тонких шланга. Дверь в каюту Ивана была выбита, остатки замка валялись на полу. Из каюты шел едкий дым, и слышалось шипение горелки.

Иван вошел в каюту и молча, с удивлением, смотрел, как Васька умело ведет острый голубой язычок пламени по толстой стали. Он уже был близок к завершению круга величиной с блюдце, когда Иван почувствовал першение в горле от едкого дыма и кашлянул. Васька резко обернулся.

- Чего тебе? – приподняв темные очки, спросил Васька.

- Да нет, ничего. Проходил тут мимо. Дай, думаю, загляну, а тут ты что-то делаешь, - улыбаясь, ответил Иван и, повернувшись, пошел на выход из каюты.

Через мгновение Васька обрушился на него сзади, захватив одной рукой, словно петлей, вокруг горла, а второй поднеся остро шипящую горелку близко к лицу.

- Нет, Ванятка, - шипел Васька, - ты не уходи, погоди чуток! Расскажи Васильку, где ключики держишь, куда порошок да денюжки дел, а? Я же не дурак, я сразу понял, что ты перепрятал все.

Иван чувствовал жар от пламени. По коже на лбу расплывалась острая боль.

- Говори, говори, Ванятка, не стесняйся, а то сейчас добавлю чуть, и глазки-то долго не выдержат! Не дай бог, полопаются, красивые такие.  

Из последних сил, уже задыхаясь и стараясь не паниковать, Иван сумел достать из кармана фонарь, развернув его, плотно прижал к Ваське и изо всех сил надавил на кнопку. Раздался утробный рев и Васька, отпустив руку, замер. Иван все давил и давил на кнопку, ощущая, как закаменело Васькино тело и навзничь, увлекая за собой Ивана, упало.

Иван вскочил и увидел, что от пламени горелки горит ножка стола. Быстро схватив горелку, Иван перекрыл краники на ней и шапкой сбил огонь.

Васька лежал без движений. Быстро выдернув из его брюк ремень, Иван перевернул его лицом вниз и связал руки за спиной. Он не знал, как долго будет продолжаться Васькино беспамятство, и поэтому действовал быстро. Схватив его за шиворот, он потащил его по коридору, в сушилку. Там, затолкав Ваську в клетку, Иван закрыл дверь. Посмотрев вокруг, он нашел кусок проволоки и закрутил ею проушины для замка.

Рассудив, что пока Васька очнется, да еще со связанными руками, по крайней мере полчаса есть для того, чтобы найти замок, Иван стремглав побежал на бак, в подшкиперскую. Замки нашлись быстро. Целая гирлянда их висела на проволочной петле. Выбрав покрепче, Иван вернулся. Васька по-прежнему лежал без движений. Иван обыскал его и, забрав небольшой кухонный нож в сапоге, напильник и зажигалку, закрыл клетку.

Лоб отчаянно болел. Иван зашел в каюту и, подойдя к зеркалу над умывальником, увидел, что на лбу – темно-красное пятно величиной со спичечный коробок, покрытое белыми волдырями.

-«Вот же, урод! – подумал Иван, - Ведь точно, выжег бы глаза…»

Не зная, что делать с ожогом, Иван просто взял и намазал это место все тем же барсучьим жиром. То ли ему показалось, то ли это было действительно так, но болеть стало чуточку меньше.

Иван спустился в сушилку. Васька сидел в клетке, на палубе.

- Развяжи меня немедленно и выпусти! – прохрипел он, увидев Ивана.

- Еще чего! Мне моя жизнь дорога.

- Правильно боишься, сука… Быстро открывай, говорю.

- А чего мне бояться? Ты теперь для меня безопаснее веника. Живи себе. Отдыхай.

- Зато я теперь… Ты бойся меня, Вань! Ох, как бойся меня! Я же тебя живьем есть буду, когда доберусь…

- Глупости, что ты такое говоришь, Васёк. Я же хорошо кормить тебя буду. Мне не сложно, да и не зверь ведь я, в голоде тебя держать.

- Ой, чуть не забыл, Васек, - добавил Иван, - я ненавижу антисанитарию. Именно поэтому я принесу тебе ведро. Ты будешь ходить в него. Я даже сам буду его выносить. И учти, если здесь не будет идеальной чистоты, то ты знаешь, чего не получишь. 

Васька разразился потоком брани, но Иван не стал слушать его и вышел.

Двойственные чувства боролись в нем. С одной стороны, он посадил человека в клетку. Иван понимал, насколько это дико и бесчеловечно, но, с другой стороны, мог ли он не сделать этого? Ответ был только один – не мог. Оставалось только одно – привыкать к такому положению вещей.

Когда Иван вышел на палубу, там шел густой снег. Дыша полной грудью, он стоял и, глядя на заснеженные сопки вокруг, думал о том, что ему еще доведется пережить, пока…

А что, собственно, пока? Иван в эту минуту не знал, чего он хочет достичь и к чему стремится. Восстановить память? Наверное… А для чего? Ведь, если быть честным с самим собой, то становится вполне понятно, что его прежняя жизнь уже не сможет просто продолжиться с той, нулевой точки отсчета, когда он потерял память. Изменилось и еще больше изменится все, и прежде всего – он сам. Каким он выйдет из всего этого, что получит и что потеряет? И нужен ли будет таким, изменившимся, тем, кого он сейчас не помнит? А они будут ли ему, по сути – другому человеку, нужны?

- Что, подружка моя дорогая, ты мне скажешь, а? – спросил он у Шапки, которая молча сидела напротив и серьезно глядела на него своими умными глазами. Собака завиляла хвостом, радуясь тому, что Иван обратился к ней, и Иван, погладив ее, пошел в каюту. Нужно было приводить ее в порядок.

Вечером Иван принес Ваське хлеб, рыбу, воду и ведро с крышкой.

- Ну вот, я теперь уже и при параше, – мрачно пошутил Васька, подавая через прутья клетки связанные руки. Развязав их, Иван молча ушел.  

Спал Иван беспокойно, часто просыпаясь и с трудом засыпая вновь. Проснувшись в очередной раз, он встал и, пройдя на цыпочках, заглянул в клетку. Васька спал. 

«Нужно будет завтра дать ему матрац и одеяло», - подумал Иван, вернулся в каюту и сразу же заснул.

Лодка, на которой Иван плыл посреди широкой, величественной реки, была довольно утлой и казалась очень ненадежной. Весел не было. Он просто плыл по течению. Иван не знал, как и почему он попал в лодку, но беспокойства не испытывал. Все вокруг было тихо, спокойно и казалось неподвижным, но Иван точно знал, что лодка движется.

Берега были одинаково далеко. Левый берег представлял собой очень высокий, неприступный обрыв, а правый – зеленую низину, тучные луга, переходящие в лес из высоких, темных сосен, и очень далеко, где-то на горизонте - изломанная линия хребта из синих гор.  

Иван лежал в полудреме, глядя на белые, словно нарисованные рукой расшалившегося ребенка, завитки облаков, плывущие на синем фоне неба, изредка и совсем чуть-чуть затеняющие яркое солнце, и чувствовал себя частицей этой мирной и великой вселенной. Он слился с вечностью, полностью отдаваясь такому сладостному, такому всеобъемлющему чувству свободы и умиротворения.

Внезапно, Иван почувствовал, что это состояние начинает куда-то уходить. Облака на небе, солнце, берега – все это было на том же месте, но что-то изменилось, внося ощущение тревоги. Что? Иван мучительно вглядывался в небо. Там ничего не было такого, что могло бы встревожить его. И левый, и правый берега были по-прежнему пустынны. Ни одного звука…

«Стоп! – подумал Иван, - Вот именно! Звук!»

Новый звук, низкий и глухой, словно далекий непрерывный гром, появился и стал тревожить его. Иван встал в лодке и осмотрелся. Ничего он не увидел, разве что впереди по течению, над рекой, висела огромная яркая радуга.   Иван смотрел на нее и радовался чистым, сочным краскам, но шум мешал ему, не давал расслабиться. Он все усиливался и усиливался, постепенно перерастая в низкий, тяжелый рокот.

Иван поднимался на цыпочки, чтобы заглянуть – что там впереди, но ничего не было видно кроме гладкой, почти зеркальной поверхности воды. В какое-то мгновение лодка под Иваном покачнулась, и он чуть не упал в воду, но в последнее мгновение, широко расставив руки, сумел сохранить равновесие. Шум тем временем стал уже почти невыносимым. Он больно давил на уши, теснил грудь. Иван почувствовал, что лодка ускоряет движение, и хотел было сесть, но сидеть было еще страшнее, и он снова встал. 

Фантастическая, совершенно неправдоподобная и потому еще более ужасная панорама медленно открывалась  перед его глазами.

Река, оставаясь все такой же стеклянно-зеркальной, искривляла свое движение и загибалась куда-то вниз. Рев шел именно оттуда, снизу, а впереди, в огромном и очень глубоком ущелье, на самом его дне, текла широкая река. За мгновение до того, как Иван понял, что там, внизу течет его река, та самая, по которой он сейчас плывет, он уже точно знал, что сейчас с ним случится чудо. Он не знал еще, какое именно, да и не хотел этого знать, потому что только чудо могло его сейчас спасти, а значит, оно должно было быть. В том, что он будет спасен, Иван совершенно не сомневался, потому что он не был еще готов умирать.

Иван медленно, как в замедленной киносъемке, широко расставил руки и, ни капли не волнуясь, стал смотреть на солнце, отражающееся в пологом спуске реки.

Сначала он почувствовал, что лодка резко наклонилась вперед и пошла вниз, а потом и вовсе перестал ее чувствовать. Взглянув вниз, Иван увидел, что она летит вертикально вниз, все еще пытаясь оставаться на поверхности уже разрываемой на миллионы частичек толщи желто-зеленой воды.

Иван совсем не удивился тому, что он летит над этим сумасшествием превращения падающей воды в тысячи разноцветных радуг. Он спокойно, широко раскрытыми глазами смотрел вперед, на солнце. Странно, но солнце совсем не слепило, и Иван видел, что под ним теперь вместо сбесившейся воды неслась изумрудная равнина сочной, чистой травы. Он видел отдельные травинки под собой. Ему даже показалось, что на одной из них сидел кузнечик.

Иван почему-то знал, что для того, чтобы приземлиться, ему нужно только захотеть этого. Ох, как же ему не хотелось прерывать этот изумительный полет, но он чувствовал, что дальше ему нельзя, что ему рано еще лететь дальше. Он должен приземлиться!

Иван слегка повернул крылья навстречу упругому, но такому теплому, ласковому потоку воздуха, мягко приземлился на траву и…

Проснувшись, Иван долго лежал с открытыми глазами, пытаясь задержать ощущения, только что пережитые во сне.

«Что это было?» – подумал Иван, когда ощущения начисто растворились, вытесненные воспоминаниями о том, что произошло вчера.

Ответа не было, но Иван всей душой чувствовал, что сон хороший.

«Эх, Марье рассказать бы. Уж она бы точно объяснила, что к чему», - подумал Иван, выходя на заснеженную палубу.  

(В. Федоров)