Глава девятая. Пока он спит
Утром Иван вышел на улицу и не узнал ставший привычным уже пейзаж. Все было белым – бело. Крыши, вершины деревьев, кусты – все было накрыто пухлыми шапками снега. Надев валенки, Иван решил прогуляться к цеху, чтобы взять вяленой рыбы. Снега на ровных местах было уже по колено, и он все еще шел.
Весь день снег то валил густыми хлопьями, то сыпал не менее густой крошкой. Перед тем, как лечь, Иван выглянул наружу и убедился – снег по-прежнему валит и валит.
«И чем это, интересно, кончится,» - подумал Иван, никогда не видавший ничего подобного.
На следующее утро он понял, почему наружные двери здесь, в этом поселке, открываются вовнутрь, а не так, как везде – наружу.
Открыв дверь, он сначала не понял, что перед ним. А перед ним была стена. Белая, плотная стена снега.- Приехали мы, Шапка! - громко сказал он и, постояв чуток, добавил:
- Сейчас попьем чайку, перекусим и начнем выковыриваться. Согласна?
Шапка была согласна, судя по ее доброжелательному вилянию хвостом.
Снег был не очень плотным, лопата хорошо резала его. К тому моменту, когда Иван пробил, наконец, брешь в стене и увидел, что снег все еще идет, на полу выросла основательная куча. Не менее часа понадобилось Ивану для того, чтобы у двери образовался тамбур из снега. Иван продолжал расширять его. Теперь снег можно было кидать наверх, где его уносил поднимающийся ветер. Выйдя на постоянный уровень снега, Иван определил, что он уже больше метра. Стали понятны слова Марьи «Снег вот-вот ляжет – далеко не уйдешь»
«Куда уж тут пойдешь», - подумал Иван, в который уже раз радуясь тому, что у него есть Шапка, и что успели они приготовиться к зиме.
А еще Иван понял, что знает теперь, что станет его основным занятием в зиму – борьба со снегом.
- Вот, Шапка, - усмехнувшись, сказал Иван, кинув на собаку снег, - это и будет нашей основной забавой теперь.
Шапка отпрыгнула и, крутя всем телом, словно отряхивая воду, сбросила снег и заливисто залаяла на Ивана.
- Что, еще? – засмеялся Иван и набрал снег в лопату. Шапка отскочила и залаяла на него.
- Ладно, ладно, не буду больше!
Весь день, с перерывами на то, чтобы перекусить и выпить горячего чаю с лимонником, Иван пробивался к керосину и дальше – к цеху.
На следующий день дорожка оказалась наполовину занесенной, но снег в ней был мягкий, пушистый, и Иван быстро почистил ее. Обрадованный стол очевидным доказательством того, что он делает не бесполезную работу, Иван стал прикидывать, откуда ему лучше вести дорожку к речке. Получалось - почти со средины уже проделанной дорожки. Иван с энтузиазмом взялся за работу. Время от времени, разгрызая зернышки лимонника, Иван ощущал, насколько легче ему после этого работать!
Речка еще не замерзла. Только по берегу появилась совсем незначительная наледь. Сходив в котельную, Иван набрал в канистры свежей воды, чтобы сегодня же попробовать испечь лепешки. Немного желудевой муки он сделал еще накануне, растирая высушенный корж меж двух плоских камней. Предвкушая, как будет есть мясо и рыбу с хлебом, он захлебывался слюной. Шапка внимательно следила за тем, как Иван на широкой доске, принесенной из засолочного, насыпал немного пшеничной муки и добавил к ней желудевой. Сделав в горке ямку, он налил в нее немного воды и стал замешивать добавляя помаленьку воду.
Никто ему не говорил, что нужно делать именно так. Он не помнил, когда и где, но точно знал, что далеко не один раз видел, как это делается. Растерев камнями немножко соли, он рассыпал ее на доске, добавил пару щепоток древесной золы и стал вновь вымешивать тесто. В конце - концов, у него получился колобок примерно на килограмм. Теперь можно было заняться и мясом. Поставив его вариться, Иван лег вздремнуть.
Через час Иван снова замешал тесто, сделал из него большую лепешку и, смазав лист нержавейки кусочком сала, положил на него. Выровняв угли, Иван положил лист на них.
Уже минут через десять по каморке поплыл волшебный аромат свежеиспеченного хлеба! Он сильно трогал Ивана, бередил его душу. Иван чувствовал, что его прошлая жизнь как-то связана с этим запахом. Он силился вспомнить что-нибудь, но все было напрасно - ничего из этого не получалось.
Приподнимая лепешку, Иван видел, как она поджаривается и, когда она уже начала подгорать, перевернул ее. Ему стало казаться, что лепешка немного поднялась, стала чуть толще. Иван понял, что слишком большой жар не нужен, о него лепешка подгорает и, метнувшись к куче кирпичей, принес несколько штук. Через пару минут лист был на кирпичах. Теперь жар снизу можно было регулировать. Теперь лепешка пеклась ровно, не горела.
Когда, наконец, лепешка была снята с листа и положена на вымытую уже чистую доску, Иван смазал ее водой и накрыл чистой тряпкой. Зачем он это сделал, Иван и сам себе не мог объяснить. Просто он знал, что нужно так сделать.
Похлебка и мясо были на столе, Шапка тоже сидела и поскуливала от нетерпения, когда Иван торжественно взял почти уже остывшую лепешку и разломил ее. Она была белоснежная и пропеченная внутри. Не такая пористая и мягкая как настоящий, испеченный по всем правилам хлеб, но совершенно потрясающая для того, кто впервые испек лепешку!
На радостях, Иван накрошил немного лепешки в Шапкину похлебку и дал ей. Она понюхала и стала весело хлебать.
- Ну и вот, теперь мы, Шапка, ничего и никого не боимся! Все у нас с тобой есть и зима нам не страшна. Правильно я говорю?
Шапка была занята похлебкой и поэтому не ответила, но Иван и не ждал от нее ответа – он сам, жмурясь от наслаждения, ел похлебку, мясо и рыбу, закусывая свежей, ароматной лепешкой и был счастлив. Много ли человеку нужно для простого, сиюминутного счастья?
Снег шел уже четвертые сутки. Иван целыми днями чистил дорожки, не переставая удивляться про себя – откуда берется столько снега?!
На пятые сутки небо стало светлее и снег стал мелким.
- Хорошо-то как! - воскликнул Иван, выйдя утром на воздух. И было чем восхищаться – все вокруг превратилось в белоснежные холмы с шапками крыш, верхушек деревьев.
Снег все пригладил, сделал круглым и мягким. Окружающий пейзаж стал каким-то сказочным, состоящим из округло - овальных линий и фигур.
Словно нарочно, для него, в небе стал расширяться большой просвет темно - голубого неба, и невозможно ярко вспыхнул выглянувший из-за тучи солнечный диск. Иван жмурился от неестественно интенсивной белизны и блеска, обрушившихся на него. Все вокруг сверкало и излучало ярчайший свет. Глаза наполнились слезами, и он закрыл их, с удовольствием подставляя лицо лучам.
К вечеру ударил мороз. Это был настоящий мороз, не менее двадцати градусов, как оценил его Иван. Солнце зашло за мыс и вскоре стемнело. На прозрачном, словно промытым как следует небе, сразу же стали появляться, и вскоре засверкали, изредка подмигивая, необычно большие и яркие звезды.
В котельной было не так холодно, как на улице. Сказывался солидный снежный покров снаружи, да и жилье с обогревом внутри.
Шапка на ночь попросилась к Ивану в каморку, в тепло. Иван, пристыдив ее, долго думал, но решил, все же, этого не делать.
- Ты пойми меня, Шапка, правильно, - посадив ее напротив, объяснял собаке Иван, - я разве против? Нет, я не против того, чтобы ты жила со мной в каморке моей, но ведь ты же не человек, ты – собака! Человек, привыкший к теплу, наденет на себя теплой одежды побольше и все, он уже готов к холодам, а ты? Ты же, если не будешь готова к холодам, просто погибнешь. У тебя должен вырасти пух, подшерсток, чтобы ты не боялась холода, а в тепле он не растет. Понимаешь?
Собака сидела и, не шелохнувшись, слушала его речь.
- Ты, подружка, - погладив Шапку по голове, сказал Иван, - не обижайся, но ночевать ты будешь не со мной. Ветра в котельной нет, подстилка у тебя хорошая, мягкая, так что – спокойной ночи! Завтра, если хочешь, я тебе будку сложу из кирпича у двери – будешь в ней жить.
Ночью Шапка разбудила Ивана громким лаем.
- Что там, Шапка? - не вставая с топчана, крикнул Иван.
Возбужденная собака вертелась вокруг Ивана, явно требуя от него, чтобы он вышел наружу.
- Нет, я туда не пойду. И не проси! Давай спать, утром со всем разберемся.
Полаяв еще немного, Шапка успокоилась, но села рядом с дверью, не отрывая от нее взгляда и явно не собираясь уходить с этого места. Иван взял ее подстилку - подаренный мужиками старый тулупчик, и положил рядом.
- Все, ложись здесь, раз ты так хочешь, а я пошел спать. Спокойной тебе ночи.
Наутро, встав, Иван сразу же оделся и вышел из котельной. Шапка тут же, чуть не сбив его с ног, умчалась по дорожке то ли к цеху, то ли к речке.
Вскоре она вернулась и, возбужденно кружась вокруг Ивана, стала звать его за собой. Зная, что просто так она этого делать не будет, Иван вернулся и взял «калаш».
- Ну, веди! Куда же от тебя денешься!
Шапка бросилась по тропинке. Иван зашагал вслед за ней. Привела она его к цеху. Открыв дверь, откопанную накануне, Иван вошел. Шапка бросилась к тому месту, откуда Иван уже дважды наблюдал за «Кавасаки».
- И что, ты хочешь сказать, что тебе понравилось, как мы с тобой наблюдали отсюда, и ты не прочь бы еще раз это сделать? – со смехом спросил Иван, подозревая, что Шапка придумала для себя новую игру, - Хорошо, давай, попробуем!
Он прильнул к щели и…
У пирса стоял сейнер. Тот же самый «Каваски».
- Ну, ты даешь, славная ты псинка… Ни фига себе… Что-то я не пойму ничего… - бормотал Иван, разглядывая сейнер.
Удивляться было чему. Сейнер, с зажженными ходовыми огнями, стоял не как обычно, а под углом к пирсу, ткнувшись в первый, полупрозрачный ледок почти у самого его основания. Ни одного конца с сейнера на пирс заведено не было. Снег на нем был девственно чист.
На сейнере работал совсем небольшой вспомогательный двигатель. Это было видно по очень слабому белому дымку над трубой. Звук был очень тихий.
- И что будем делать? – задал Иван вопрос то ли собаке, то ли самому себе.
Прикинув, что залаяла собака в самом начале ночи, Иван понял, что сейнер простоял так всю ночь, и никто с него не сходил. Похоже было, что можно попробовать…
- Идем, что ли, Шапка?
Открыв дверь, Иван, держа автомат наизготовку, пошел по краю пирса. Сейнер был довольно далеко, метрах в двух – трех от пирса, и попасть на него можно было, только подав длинную сходню или перебросив конец с «кошкой». Сходни не было. Вернувшись в цех, Иван довольно быстро нашел пару стальных прутьев и, согнув их, связал так, что получилась вполне подходящая «кошка». Сходив в котельную, он принес конец и, привязав к нему кошку, метнул на нос сейнера. С третьего раза она зацепилась прочно и, сбросив полушубок, Иван перебросил автомат за спину и полез.
Оказавшись на борту, Иван огляделся. Полуметровый слой снега был не тронут. Осторожно, держа автомат наизготовку, Иван шел вдоль борта. На промысловой палубе лежали трупы. Их было четыре. Одного из них Иван узнал – это был Гном. Видно было, что их застрелили в упор.
Иван метнулся в надстройку. Там было тихо. Ни одного звука не раздавалось ни откуда. Только очень тихое, мерное гудение дизель - генератора говорило о том, что на сейнера есть какая-то жизнь. В столовой не было никого. Иван, готовый ко всему, тихим, кошачьим шагом прошел вдоль кают – везде было тихо.
Заглянув в раздевалку, Иван и там никого не обнаружил и, уже повернувшись, чтобы выйти, краем глаза уловил какое-то движение. Мгновенно, развернувшись, он был готов дать туда очередь, но то, что он увидел, потрясло его.
В дальнем углу сушилки была решетчатая дверь, сваренная из толстой стальной арматуры. За ней сидело странное существо. Обросшее так, что только глаза сверкали среди всклокоченных, спутанных волос, оно смотрело на Ивана. Сначала Иван подумал, что это чернокожий человек, но, подойдя ближе, понял, что все тело этого совершенно истощенного и скрюченного несчастного представляло собой сплошной кровоподтек. Из-за решетки несло застоявшимся запахом разложения и нечистот.
- Господи… - тихо сказал Иван, - что же это такое творится.
- Во-овчик, - вдруг глухо заныло существо.
- Кто ты? – удивленно спросил Иван.
- Васька я, - хрипло сказал человек и вдруг в голос, навзрыд заплакал.
- Да что же это такое, звери они, что ли? Где ключ, Васька?
- Не знаю я, Вован. Я давно уже ничего не знаю.
- Где весь экипаж?
- Не знаю, стрельба была. Много стреляли. Потом тихо было. Никто не приходил. Уже двое суток меня не кормили и не били.
- Ладно, ты посиди чуть еще, я пойду, осмотрю все и выпущу тебя.
- Ты только приди, не обмани, Вовчик. Хорошо?
- Хорошо. Только зови меня Иваном. Иван я.
- Мне все одно, хоть кем, только ты вернись!
Поднявшись по трапу, Иван открыл дверь в штурманскую. Только Иван шагнул туда, как из темноты раздался выстрел и Иван ощутил легкий ожог плеча. В то же мгновение он нажал на спусковой крючок автомата и дал длинную очередь туда, где была вспышка. В ответ – стон.
Выждав пару минут, Иван протянул руку и, нащупав выключатель на стене, щелкнул им. На диване лежал Анвар. Грудь и живот его были в свежей крови. Раны на груди пузырились. Нога, лежащая на диване, была обмотана простыней, пропитавшейся уже засохшей кровью.
-«Легкие пробил», - отметил про себя Иван.
Подняв с палубы выпавший из руки Анвара «ТТ», Иван внимательно посмотрел на лежащего.
- Где все? Что с экипажем?
- Нету… нету экипажа, - с трудом шевеля запекшимися губами, сказал Анвар.
- Где ключ от Васькиного карцера?
- Зачем тебе? Он дохлый уже. Падаль.
- Не твое дело. Ладно, лежи здесь, я скоро вернусь, - сказал Иван, - только никуда не уходи.
Спустившись, Иван открывал по очереди все каюты. Если каюта была закрыта, выбивал дверь ногой. В сушилке, сказав Ваське отойти в сторону, Иван приставил ствол автомата к замку и выстрелил. Замок разлетелся и часть его, отскочив от переборки, ударила Ивана по ноге. Даже через валенок удар был чувствителен.
- Выходи!
- Вовчик, я по гроб тебе… Всю жизнь буду…
- Ладно, потом будем разбираться. Я еще не все осмотрел. Анвар на мосту.
- Он убьет нас! – в страхе согнулся Васька.
- Не убьет. Я сам убил его. Он или умер уже или вот-вот умрет.
- Вовчик… Пока сам не увижу – не успокоюсь…
- Идем, все увидишь.
- Васька… собака, – с трудом открыв глаза, хрипел Анвар, глядя на них безумным, горячечным взглядом, - и ты, штурманец, живой… Не доделали, суки, дело. Трепыхаешься еще. Значит, долго жить будешь. Надо было там же, в общаге тебя домочить, да ты не помнил ничего, вот я и пожалел тебя. Не было у меня зла уже на тебя. Не надо было жалеть. Вишь, как вышло-то. Ты же меня и замочил.
- Что случилось на судне?
- Ждали джапы нас. Еле успели, они уже хотели уходить. Сдали мы им краба, получили деньги, топлива у них под завязку взяли и пошли. Еще раньше порешили мы с Рыжим, что пора нам уже за бугор линять – бабки хорошие взяли за путину, да и на счете неплохо подкопилось уже … Он должен был мотористов, а я – наверху народ «уговорить» сойти с судна в море. Я-то сделал свое дело, а он … - Анвар натужно дышал, часто замолкая. Слова становились все менее разборчивыми, превращаясь в булькающий хрип.
- А дальше что?
- Как всегда – прохрипел Анвар, - пока сам не возьмешься, любое дело испоганят! Пришлось мне самому за него доделывать. Доделал, да вот – ранили. Не углядел - у молодого ствол оказался. В ногу, сволочь, попал. Кость задел. Думал, отстоюсь зиму здесь, рану залижу – не впервой. Не получилось – ты место занял…
- Теперь расскажи, кто я, и почему ты меня убить приказал?
- Обидел ты меня там, в кабаке, в Се… - тут, задыхаясь, Анвар сильно напрягся, захрипел и попытался поднять голову. Изо рта его хлынула кровь, и голова упала. Широко раскрытые глаза застыли и стали стеклянными.
- Все! Теперь я спокоен, - сказал за спиной Ивана Васька, - я его там, на том свете достану, не сомневайся! Пусть пока там один побудет. Приду – за все поквитаемся. Все ему напомню, каждый день, каждую минуту припомню.
- Ладно, я иду в машинное отделение – там хочу проверить, нет ли кого.
- Иди. Я на крыле постою, воздухом подышу свежим.
В машинном отделении тоже не было никого.
«Всех Анвар повыкидывал за борт. Четверым только убитым им, да ему самому в земле доведется быть похороненным», - подумал Иван, возвращаясь к Ваське.
- Никого? – спросил Васька, с каким-то подобострастием глядя на него.
- Никого, - ответил Иван и с трудом подавил тошноту, ощутив исходящий от Васьки запах. С этим нужно было что-то делать, - идем вниз!
Толкнув одну дверь, другую, Иван нашел то, что искал – душевую. Открыв воду, он подождал пару минут и, когда пошла горячая вода, приказал Ваське сбросить с себя все и связать в узел.
Смотреть на Ваську был невозможно – некогда огромное, кровь с молоком, а теперь избитое, истерзанное длинное костлявое тело, покрытое струпьями, казалось, не могло принадлежать живому человеку. Однако же, оно принадлежало, и этот человек явно боялся идти под струи воды…
- Вов.
- Иван я! – резко перебил его Иван.
- Иван, слушай… может, я того, потом помоюсь как-нибудь?
- Иди, говорю! Начинай, а я принесу мыло и полотенце, - таким же резким, не терпящим возражений тоном, сказал Иван и закрыл за Васькой дверь.
Мыло, полотенце, мочалку и кое - какую одежду Иван нашел в ближайшей же каюте.
Больше часа Васька был в душе. Иван начал было уже беспокоиться, но на стук Васька ответил, что все нормально. Когда он вышел из душа, Иван тут же взял со стола в той же каюте ножницы, и стал под самые корни обрезать спутанные Васькины волосы на голове и бороду.
- Дай, я сам, - сказал Васька и подошел к зеркалу. Иван стоял и смотрел, как Васька стрижет волосы, возвращая себе мало-мальски человеческий облик.
Иван прекрасно понимал, что теперь жизнь его здесь больше не будет отшельнической и изменится. В какую, только, сторону?
«Посмотрим», - сказал он себе и вышел на палубу. Тут же с пирса раздался лай Шапки.
- Да здесь я, здесь! Не волнуйся ты так. Все нормально. Нашего полку прибыло!
Васька, явно посетивший сушилку, вышел на палубу в телогрейке, сапогах и шапке. Одежда висела на нем, как на колу.
Нужно было как-то подтянуть сейнер и подать концы. Из Васьки помощник был никакой. Подумав, Иван решил подать носовой «шпринг», то есть конец с бака, смотрящий в корму. Потом можно будет на нем сыграть и поставить судно как нужно.
Иван пошел на бак, набрал слабины швартовного конца, опустил его на пирс. Затем он спустился по тому же концу, по которому забирался и, не преминув погладить по голове радостно скачущую вокруг Шапку, положил «шпринг» на швартовную «пушку». Теперь нужно было снова забраться на сейнер и положить «шпринг» на кнехт.
- Вась, - сказал Иван, взобравшись обратно на сейнер, Ваське, все еще стоящему на палубе, - сейчас я заведу двигатель и прижму корму к пирсу, а ты постарайся подать конец на «пушку».
На мостике, внимательно осмотрев пульт, Иван нашел кнопку пуска двигателя под прозрачной пластмассовой крышечкой. Подняв крышку, он надавил на кнопку, с удовольствием слушая, как с крыла донесся звук запускаемого двигателя. Он пыхнул, взревел и стал ровно, глухо работать на малых оборотах. Выждав минут пять, Иван дал ручкой телеграфа передний ход и, поворачивая рукоятку, стал добавлять обороты. Он видел, как сейнер медленно пошел вперед, но, натянув «шпринг», остановился. Иван переложил руль на борт и корма пошла к причалу. Лед был еще слишком слабый и сейнер, смяв его своим корпусом, буквально прилип к пирсу. Иван, не сбавляя оборотов двигателя, вышел на крыло.
Васька был уже на причале. Медленно, явно с большими усилиями, заставляя свое истерзанное, истощенное тело делать привычную ранее и почти непосильную теперь работу, он тащил конец к «пушке». Шапка молча шла рядом, готовая в любой момент броситься на него.
- Шапка, все хорошо, все нормально! – крикнул ей Иван, и она, остановившись, завиляла хвостом.
Когда кормовой конец был положен на «пушку», Иван остановил двигатель и, быстро спустившись на промысловую палубу, выбрал слабину швартовного конца и положил его на кнехт. Васька не смог бы самостоятельно подняться на борт, и поэтому Иван открыл дверцу в фальшборте и подал ту самую, знакомую уже сходню на причал. Теперь оставалось только завести еще по паре концов с бака и кормы, и можно было быть уверенным, что судно безопасно простоит так до весны следующего года.
Итак, жизнь вступала в следующий этап. Каким он будет, что принесет - радости или горести? Никто не мог бы этого сказать. Ясно было только одно – это будет совсем другая жизнь. Если до сих пор все, что бы он ни делал, он делал сам, соотнося свои решения и дела только со своим пониманием и умением, то сейчас…
Васька – это особенный человек. Иван прекрасно понимал, что, оправившись, Васька может попытаться установить свои правила и порядки. Его тюремный, да и вообще, весь его жизненный опыт тому и учил – в любой ситуации всех подмять, починить себе. Этого Иван ни в коем случае не мог допустить.
- И не допущу! – вслух сказал он.
- Что? – спросил подошедший Васька.
- Да нет, это я так, мысли вслух, - ответил Иван, - поесть нужно что-нибудь. Идем на камбуз.
На камбузе не было ничего кроме пары булок хлеба. Васька схватил булку, отломил кусок и, налив стакан воды, стал жадно есть.
- Ты особо-то хлебом не наедайся, - сказал Иван, - я сейчас кой - чего принесу. Жди меня здесь.
Шапка весело бежала впереди, надеясь, что они останутся там, дома, и все будет как всегда, но Иван взял котелок с вареным мясом и пошел в цех. Зайдя в засолочный, сорвал пару пластов вяленой рыбы. Через полчаса, осоловевший от такой еды, Васька чуть ли не падал со стула, засыпая.
- Выбирай себе каюту и ложись спать, - сказал Иван.
Васька, словно зомби, с помощью Ивана прошел в ближайшую каюту и совсем как ребенок, свернувшись калачиком, немедленно уснул.
Иван поел, накормил Шапку, порыскал по камбузу и, найдя то, что искал, поставил чайник на печь. Вскоре он с наслаждением пил ароматный, вкуснейший, настоящий чай с сахаром и с корочкой настоящего белого хлеба!
Мысли роились в голове. С одной стороны, жизнь с сейнером в полном распоряжении, с его запасами и возможностями, становилась великолепной. Многое из того, что сделал Иван, стало почти ненужным, на фоне совершенно цивилизованного жилья на сейнере с освещением и отоплением. С другой стороны, как-то тревожно было у Ивана на душе, неспокойно.
Пусть Васька спит. Иван, тем временем, решил быстро сделать обход и изъять все оружие, какое только сможет найти на судне. Заглянув в каждый уголок , он собрал полтора десятка автоматов, три пистолета, ручной пулемет с коробкой лент, несколько ящиков с патронами и ящик ручных гранат. Арсенал этим не ограничивался. В каюте Анвара, а Иван сразу понял, что это его каюта, обнаружился ящик с двухсотграммовыми брикетами тротила и коробка детонаторов к ним.
Что делать с таким «богатством», куда его деть? Это была очень непростая задача, но решить ее нужно было без Васьки, пока он спит.
(В. Федоров)