Старые стены

Грязно-зеленого цвета, еще довоенного выпуска электричка, гремя буферами и тяжело отдуваясь, докатывалась до конечного пункта, старинного русского города Серпухова. В вагоне было жарко натоплено, надышано. Пассажиров было немного. Основная масса вышла давно, на полпути. Оставшиеся лениво готовились к выходу потягивались просыпаясь, ежились. За окном вагона была сырая непогодь ноябрьского позднего вечера. Черный сумрак за стеклом был стылым и холодным, выходить, даже думать о выходе, не хотелось. Я прильнула носом к стеклу вагона, пытаясь разглядеть и узнать знакомые силуэты черных привокзальных строений.

Тяжело и неожиданно заскрежетав, поезд подъехал к перрону. Все засуетились, заспешили на последние, городские автобусы. Меня затормошили родители, натягивая шапку, лениво поругивая за медлительность и сонливость. Колючий, холодный ветер на перроне быстро прогонял остатки сна. Прыгая через рельсы и шпалы, кашляя и задыхаясь от сырости и холода я бежала в толпе пассажиров к автобусам на привокзальной площади.

Так начинались ежегодные ноябрьские праздники, которые быстро стали для меня, пятилетней девчонки, радостным и желанным событием. Мне нравился маленький, уютный город, суета и поездка в электричке, старый, медлительный автобус, который вез меня и родителей в радостную и сумбурную, трехдневную праздничную жизнь.

Автобусная остановка с красивым названием «Ситценабивная» предвещала новые впечатления, старые были так давно, аж целый год назад. Я уже знала и любила весь маршрут от остановки до старого дома моей бабути, так было принято у нас называть мою бабушку, маму моего отца. Когда-то, очень давно, в степенные дореволюционные времена, этот дом был подарен хозяином ситценабивной фабрики, моему прадеду, который служил у него художником по ситцу. Подарен был дом в честь знаменательного события-рождения первой дочери моего прадеда. Детей у моего прадеда было много. Родилось 14 девочек и 2 мальчика. Не все выжили. Революция и войны унесли многих. Когда я появилась на свет, сестер у моей бабути осталось всего пятеро, а братья погибли в Отечественную.

Дом был старый, кирпичный, в полтора этажа, т. е был высокий первый этаж и полуподвал. Стоял дом под старинной, красного кирпича церковью Успения Богородицы, в которой моя бабутя венчалась и которая, конечно же, после революции, была разграблена и закрыта. Возле дома был, небольшой, в несколько соток, участок земли, который засевался картошкой и овощами и был великим подспорьем, и кормильцем.

Подходя к дому, я уже знала, какая будет встреча. Открыв калитку, отец не стучал в дверь, а бросал маленький камешек в крайнее окно, где горела одинокая лампочка и нас ждали. Радостные возгласы, открывание дверей, поцелуи, очень я любила все это. Так повторялось всегда и было радостно и желанно.

В жарко натопленной, маленькой комнате на столе с белой, накрахмаленной скатертью, стоял старый, медный, самовар, пахло керосином и свежесваренной картошкой.

В доме, кроме моей бабути, жили еще две ее сестры. Старшая, очень строгая тетя Шура, жила со своей дочерью и двумя красавицами-внучками. Моя бабутя жила с дугой своей сестрой, тетей Варей, у которой в войну заболели и умерли двое ее детей и которая была одинока. Жили они в двух малюсеньких комнатах, а полуподвал был вечно занят случайными людьми, т. к. бабутя не могла иметь собственность и нас уплотняли.

Праздничные события начинались на следующий день. Надо было встать очень рано и идти к Ситценабивной фабрике. Там на площади перед корпусами собирались работники фабрики. Из цехов приносили букеты искусственных цветов, сделанных из лоскутков тканей, которые производились тут же, на фабрике.

Вместе с нами приходил со своей семьей и родной брат моего отца, которой тоже работал на фабрике. Казалось, что весь город вышел на демонстрацию. Было многолюдно и весело. Меня и мою двоюродную сестру Зою одевали празднично- в одинаковые матроски, нацепляли огромные банты и строго запрещали баловаться и хулиганить.

Наши отцы и матери тоже были одеты во все праздничное. Отцы были при шляпах и галстуках, а мамы принаряжались в легкие, не по сезону, шляпки. Было очень все красиво и празднично. Ровно в 8 часов все вставали в шеренги и шли с букетами на центральную площадь города. Сейчас, по прошествии многих лет, я знаю, что это очень недалеко идти до площади. Тогда же мне казалось, что это было целое путешествие и ему не будет конца.

До дому, после окончания демонстрации, нас несли на плечах наши отцы, так мы уставали с сестрой от впечатлений, дороги и первых осенних холодов. Дома нас уже ждали все сестры нашей бабути и начиналось чаепитие, карточные игры в девятку и лото.

Наверное так было во всех маленьких городах и ничего нового и необычного в этом не было. Мои, детские, воспоминания тех лет –это воспоминание многих и многих-все мы жили и радовались одинаково. Но судьбы, порой очень трагические, были у всех разные.

Мой отец очень гордился своей родословной, но знать все в подробностях не стремился. Его рассказы о своих предках были лишь радостными воспоминаниями о раннем детстве, когда родители были молоды и успешны. Это было в двадцатые годы. Гражданская закончилась, НЭП еще не прикрыли и все жили надеждами. Смесь родов в нашем семействе, со стороны отца, была поистине гремучей. Со стороны деда (отца моего отца) были сплошь домовитые Серпуховские купцы, которые держали скобяные ряды аж в самой Москве, жили на широкую ногу и в жены себе выбирали Польских красавиц.

А вот по материнской линии, по линии нашей бабути - родственники были людьми творческих профессий - художниками, основателями и активными участниками первых коммун в Серпухове.

Мой дед, муж нашей бабути, был не только красивым но и успешным. Да и купеческая жилка была налицо. Дед был крупным организатором торговли в городе, не последним на счету у начальства. За что и поплатился в 1937 году и погиб при странных обстоятельствах. Тогда и начались тяготы и лишения. Моя бабутя, двое ее сыновей и ее маленькая дочь были сосланы в район Серпуховской нищеты - Дворики. Отец был старшим, надеждой и кормильцем. Брат его, дядя Боря,, был младше на два года, но тоже помогал матери, хотя был баловнем и любимцем. Оба они были красивы и хорошо сложены.

Отец всегда стыдился их жизни в Двориках, не любил об этом говорить, и считал, что это была ссылка как у Ленина в Шушенское.

Мой отец попал на войну в самом конце. Проходил он службу в саперных войсках, был курсантом знаменитого полка, где готовили собак-подрывников и собак-санитаров.

Там же в Москве, в Новогиреево, где было саперное училище, он и познакомился с моей матерью, влюбился, и женился, хоть мать и была еще несовершеннолетней. Странно, но и дядя Боря тоже женился очень рано, и взял в жены тоже несовершеннолетнюю. Так, что родились мы с сестрой Зоей почти одновременно, с разницей в 3 месяца.

Отец никогда в тени не держался, воевал как надо и удостоился чести пройти по Красной Площади на Параде Победы в составе знаменитого полка, вместе со своей собакой.

Тяжелая юность и жизнь в Двориках оставила след в братьях. Они изрядно выпивали, но хозяевами были настоящими. Гены не сотрешь никакой революцией, никакой войной.

Оба стремились быть не последними людьми. Отец был хозяин на все руки, организатор и заводила. Дядя Боря пошел по партийной линии. Так, что «гремучие» гены наших предков крепко сидели в обоих.

Я очень люблю Серпухов. Город стоит на слиянии реки Нары с красавицей Окой. Дома сплошь с кирпичным, добротным первым этажом и теплым, бревенчатым, вторым. Улочки все в зелени, много сирени, а во дворах фруктовые деревья и обязательные огороды. Помидорное царство наступало в Серпухове по осени. Огромные красные помидоры сорта «Бычье сердце» и необыкновенно вкусные и мясистые малиновые помидоры. Не было никаких парников, а помидоры вызревали на корню. По осени на городском базаре от всякой снеди, молока, овощей, яблок и груш ломились ряды.

Бабутя собиралась на базар по выходным, очень рано, по утру. Любила ходить одна и неохотно, за очень большие заслуги брала меня с собой и радости моей не было предела. »На базаре нельзя купить только молодость, а остальное все есть»-так шутили у нас дома.

За калиткой, через дорогу от дома была высоченная Соборная гора, насыпанная вручную, во времена татаро-монгольского ига. Гора была бастионом защитников города.

К реке Наре, по преданиям, был даже подземный ход, через который приносили воду, когда была осада города. С тех пор на горе сохранились остатки каменной стены с бойницами и красивейшая, шатровая церковь, увы разоренная.

Девчонкой, я залезала на высокую Соборную гору. Город, река Нара были как на ладони. Старинные церкви в городе были повсюду. Когда-то город был купеческий, зажиточный и богатый. Купцы не скупились. В Серпухове и сейчас много знаменитых Церквей и монастырей.

На закате, с высоты Соборной горы, колокольный перезвон ко Всеношной, завораживал, отзывался в душе необъяснимым восторгом. Я замирала, по девчячьи, готовая взлететь, так было красиво и торжественно.

Когда вдруг все оборвалось и перезвоны были лишь в отдельных, дальних, церквях, я сильно переживала, что не слышу эту красоту. Откуда мне было знать, что мой дядя Боря, в партийном порыве, ради людей, как ему казалось, добился сокращения и прекращения церковного перезвона. Мне, девчонке, это не рассказывали. Об этом поступке дяди я узнала очень много лет спустя и тяжело было слышать об этом.

Те, малолетние, годы сейчас кажутся мне одним большим праздником. Взрослые оберега-ли нас девчонок от своих трудностей, горестей и напастей, которых было ой как много. Бабутя была очень осторожной, строгой и не многословной, когда я расспрашивала ее о каких-то подробностях ее жизни. Сейчас, когда ее нет, я очень жалею, что не рассказала она всего того, что было в нашей семье.

Глубоко верующий человек, она соблюдала все православные обычаи и праздники, но была очень терпима и никогда не принуждала меня с сестрой ко всему, что касалось религии. Просто ее пример заставлял серьезно относится ко всему, что касалось Веры.

Для нее дом, семья очень много значили. Она никогда не читала нотаций своим сыновьям, с глубоким смирением принимала все, что происходило. Иногда казалось, что ее принципы очень суровы.

Так вышло, жизнь так повернулась, что мой любимый, веселый и жизнерадостный дядя Боря вдруг бросил свою семью, разбил наш дружный и гостеприимный быт. Его новая жена, Зинка, так грубо называл ее мой отец, пришла в нашу семью и принесла туда зло.

Ужасно жадная, худая и не красавица - чем она соблазнила моего дядю, я до сих пор не понимаю. Но бабутя ее приняла, сказав, с кем ее сын, с теми и она.

Мне с сестрой Зоей было по 14 лет, когда судьба нас развела на долгие 36 лет. Сестра перестала приходить к нам, когда дядя Боря их бросил. Бабутя очень сильно переживала этот уход, но первого шага не сделала. Только ее сестра, тетя Варя, с которой бабутя жила в нашем старом доме, пыталась поддерживать отношения с моей сестрой Зоей, посылая ей поздравительные открытки ко всем праздникам. А жила Зоя со своей мамой, бывшей женой дяди Бори через улицу от нашего старого дома.

Мой отец сразу невзлюбил Зинку, язвил по ее поводу и задирал обидными словами своего брата, но все было напрасно. Зинка надолго вошла в нашу семью, у нее родился сын Леша.

Дядя Боря всегда был передовиком на фабрике, состоял в парткоме и очень гордился этим. Пагубная привычка выпивать в новой семье резко усугубилась. Было и жалко и горько за него. Отец всегда взрывался и обвинял в пьянстве брата его новую жену.

Однажды поздним вечером, осенью, я до сих пор помню ужас того дня, позвонила Зинка и сказала, что дядя Боря покончил с собой. Бросила телефонную трубку, оставив нас без подробностей.

Как пережила это бабутя я не понимаю до сих пор. Это был даже не удар для нее, верующего человека-это было испытание. Никогда я не слышала от нее упреков и горьких слов. Она принимала все как было. Была также приветлива с Зинкой и дала себя обмануть, когда Зинка прописалась к ней в дом. Видела ли она вранье, понимала ли сущность, гнусность и жадность. Я, думаю - да. Но никогда не пыталась, что-либо изменить.

Для меня и сейчас это не разгаданная тайна. Сила веры, конечно, семейные устои. То, что воспитывалось в семье и приходило с Верой, для нее было незыблемо. Это была сила духа, не ложная, не показная.

А с сестрой Зоей мы встретились через 36 лет.

Однажды, в жаркий, июльский день, мы поехали на машине, с мужем, в Серпухов, просто так, искупаться в Оке. Это было в день моего рождения и муж захотел сделать мне подарок. Забыли дорогу на пляж и попросили встречную машину показать, как проехать.

На пляж ехали и наши попутчики. Машины у реки мы поставили рядом. Купались, загорали, просто так разговорились. Женщина, сидевшая в машине, оказалась нашей бывшей соседкой, когда-то жившая рядом с нашим старым домом. Она узнала меня, хотя прошло много лет. Серпухов небольшой город, люди многое знают друг про друга. По ее рассказам, я узнала, что моя сестра Зоя по-прежнему живет в Серпухове, никуда не уезжала. Найти сестру оказалось просто. В маленьких городах жизнь течет медленно, неторопливо, мало меняясь. Бывшая жена дяди Бори, Зоина мама, по-прежнему жила через улицу от нашего старого дома, которого давно нет. Его снесли, вернее взорвали, старые стены были очень крепки. От дома остались лишь старые вязы, когда-то росшие у калитки, да огромный валун, на котором наши отцы смастерили когда-то летний столик, где все наше семейство любило почаевничать по вечерам.

Так, что теперь мы опять вместе с сестрой Зоей. Старое не забыто, нет, оно просто далеко.

Жизнь уже другая, мы другие. То, что было так давно, волнует заставляет задуматься, но оно прошло. Бабутя, наверное, была права - надо принимать в жизни все как есть.

Или очень стараться это делать, может и получится.

(Н. Свивальнева)