Неразгаданная тайна
Страницы истории
Сегодня проявляется интерес ко всему, что связано с делами и поступками лидеров нашей партии и государства. Неоднозначно, в частности, оценивается деятельность на посту Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева. Много у него было ошибок, волюнтаристских решений. Но было и гражданское мужество. Особенно проявилось оно при развенчании культа личности Сталина в ходе подготовки и проведения XX съезда КПСС.
Ниже впервые публикуется отрывок из мемуаров Н. С. Хрущева, касающийся тех событий. Текст воспоминаний, написанных в годы, когда Н. С. Хрущев находился на пенсии, предоставлен редакции его сыном С. Н. Хрущевым и, естественно, отражает личное восприятие автором происходящего.
ПОСЛЕ АРЕСТА БЕРИЯ и следствия по его делу произошло все раскрытие тайных пружин, скрытых от нас, которые породили такие большие злоупотребления и вызвали гибель многих людей.
У меня была потребность приподнять занавес, узнать, как же все-таки велись следствия, какие были аресты, сколько людей арестовали, какие были исходные материалы для ареста и что показало следствие по этим арестам? Я поставил эти вопросы на заседании Президиума Центрального Комитета и предложил провести следствие и разобраться. Особенно эти вопросы волновали меня потому, что тогда мы уже начали думать о проведении XX съезда.
Конечно, не рвались в бой с вскрытием этих пружин ни Ворошилов, ни Молотов, ни Каганович. Я не могу сейчас точно припомнить позицию Анастаса Ивановича Микояна. Кажется, что Микоян не вел активной политики, но и не сдерживал этого процесса. Одним словом, после дебатов все согласились, что необходимо провести расследование.
Создали комиссию. Возглавил ее Поспелов.
Еще до этого я вызвал Генерального прокурора тов. Руденко (он, как прокурор, уже многие дела поднял и проверил) и спросил его: «Насколько действительно были обоснованны обвинения, которые предъявлялись Бухарину, Рыкову, Сырцову, Ломинадзе, Крестинскому и многим многим другим людям, известным Центральному Коми тету, членам Оргбюро и Политбюро?»
Руденко сказал, что с точки зрения юридических норм никаких данных для осуждения этих людей не было. Все основывалось на личных признаниях, а личные признания, добытые путем физических и моральных истязаний, не могут служить основанием для осуждения этих людей.
Тогда передо мной встал вопрос: «Как это могло быть?» Все знали о роли Сталииа, о его личности, о его революционности, о его заслугах и качествах, которые были отмечены партией. Он имел все основания претендовать на особую роль потому, что он действительно выделялся из своего круга своим умением, своим умом. Он действительно стоял выше других, и сейчас, несмотря на мою непримиримость в осуждении его методов и злоупотреблений, я это признаю.
Однако, если бы сейчас, например, он был жив и было бы голосование, я, наверное, стоял бы на позиции, что его надо судить. Но надо отдать и должное. В то время этот человек не просто пришел с мечом и завоевал наши умы и тела. Нет. Он проявил свое превосходство, умение руководить, умение подчинять себе людей, умение выдвигать людей и прочие качества, необходимые для руководителя крупного масштаба.
Во всем, что касается личности Сталина, есть и хорошее, правильное, и дикое, не укладывающееся ни в какие рамки. Надо рассматривать все стороны этой сложной личности. Я больше говорю о темных сторонах, потому что восхвалений было достаточно. Главное — сделать выводы и не допускать, чтобы подобные вещи могли повторяться в будущем.
У меня сейчас единственный ответ, и я думаю, что он абсолютно правильный. Для того чтобы понять корни злоупотреблений, понять причины этих казней тирании Сталина, надо вернуться к завещанию Ленина. Ленин еще в те времена, в 1923 г., когда он писал свое маленькое завещание, уже ясно видел, к чему может привести партию Сталин, если он останется в руководстве и будет занимать пост Генерального секретаря. Ленин писал, что надо отстранить его от этой должности, хотя Сталин обладает качествами, которые требуются для руководителя. Но Сталии груб и способен злоупотреблять властью, и поэтому на таком посту его нельзя держать. ЦК не прислушался к ленинским словам, не сделал соответствующих выводов и потерпел поражение. Не Центральный Комитет, а вся партия была наказана тем же Сталиным, его злоупотреблениями, уничтожением партийного и беспартийного актива. В этих действиях Сталина было что-то болезненное.
Однажды в 1951 г., в последнем году, когда Сталин выезжал отдыхать на Кавказ, я тоже отдыхал в Сочи. Анастас Иванович Микоян отдыхал тогда в Сухуми. Сталин вызвал меня, и Анастас Иванович Микоян тоже был там. Как-то мы гуляли около домика с Анастасом Ивановичем, и Сталин вышел. Я точно помню, что он сказал. Он говорил не нам, нет, это был разговор с самим собой.
Сталин сказал: «Я никому не верю, я сам себе не верю. Пропащий я человек».
Могут спросить: почему Сталин вдруг стал говорить подобные вещи, и еще при других?
Я думаю, что у него, видимо, была внутренняя потребность высказаться. Но он очень правильно сказал, что он иикому не верит, что он пропащий человек. Что он никому не нерит — это все, кто с ним работал, могли наблюдать. Таким образом, черты, отмеченные в завещании Ленина, послужили причиной большой трагедии для партии, для всего нашего народа.
МАТЕРИАЛЫ комиссии Поспелова были для многих из нас совершенно неожиданными. Я говорю о себе, в какой-то степени о Маленкове, Булганине и, безусловно, Первухине, Сабурове и других.
Я считаю, что более был подготовлен к возможности вскрытия фактов, которые были освещены в записке Поспелова, тов. Микоян.
Анастас Иванович, в частности, после смерти Сталина говорил мне, что Серго Орджоникидзе застрелился в воскресенье, а он с ним в субботу гулял и Кремле и беседовал. Во время этой беседы Серго сказал, что он не может дальше жить: бороться со Сталиным невозможно, а терпеть то, что он делает, нет сил.
Почему мы создали комиссию Поспелова? Я рассуждал так: мы идем к съезду партии, первому съезду после смерти Сталина. На этом съезде мы должны были взять на себя обязательства по руководству партией и страной. Для этого надо было точно знать, что делалось, чем были вызваны решения Сталина по тем или иным вопросам. Особенно это касалось людей, которые были арестованы. Тогда в лагерях сидело несколько миллионов человек. Огромное количество людей находилось в лагерях до XX съезда, а прошло три года после смерти Сталина. За эти три года мы не смогли разорвать с прошлым, мы не могли набраться мужества, внутренней потребности и приоткрыть полог и заглянуть, что же там за этой ширмой, что кроется за тем, что было при Сталине, арестами, судами, произволом и расстрелами. Мы сами, видимо, были скованы своей деятельностью под руководством Сталина и еще не освободились от его давления. Мы не могли представить, что эти расстрелы могли быть необоснованными, что это, говоря юридическим языком, преступления.
("Аргументы и факты", № 13, 1989 год)